е кажется, вы готовы к браку.
– Да, я готова.
Она вскинула голову, чтобы показать: она ничуть не сомневается. Никаких сомнений для принцесс крови. Никаких шагов назад. Вперед, только вперед, так велит долг.
– В таком случае нам пора. Сейчас мы спустимся вниз и поедем в церковь.
– Да, матушка.
Служанка почтительно склонилась, приподняла шлейф роскошного платья, расшитого жемчугом так густо, что лиф его напоминал панцирь, который много лет назад носили рыцари. Правда, рыцарские панцири не были белоснежными.
Когда девушка, а вслед за ней и служанка, несущая шлейф, вышли, Шарлотта-Маргарита, мать юной невесты, задержалась на мгновение перед зеркалом. Она смотрела на свое отражение, скривившее губы. А затем еле слышно прошептала:
– Бедняжка.
1
Зима
Декабрь 1642 года, Мадрид
Погода на дворе была премерзкая. Казалось, что стены нисколько не защищают от ветра и стужи. Сквозняк гулял по залу для приема гостей, забирался под своды маленькой домашней церкви, носил мелкие соринки по анфиладе комнат первого, нежилого, этажа. Тепло сохранялось только там, где слуги заботливо расставили жаровни и как следует растопили камины.
Маленького хозяина большого дома в центре Мадрида звали французским именем – Антуан-Филипп д’Анжест. Когда-то он занимал должность епископа Компьенского, а ныне исполнял обязанности папского нунция в Испании. Исполнял поневоле. Каменные дома и мостовые Мадрида удручающе действовали на человека, который привык любоваться могучими кронами буков, грабов и вековых дубов Компьенского леса. Но путь во Францию был закрыт. Виной тому была немилость всемогущего кардинала Ришелье. Первый министр короля Франции заподозрил епископа Компьенского в сговоре с испанцами и шпионаже в пользу ордена иезуитов. Одно упоминание о братстве, созданном Игнатием Лойолой, могло привести «красного герцога» в бешенство. А епископ и вправду несколько раз оказывал помощь агентам ордена. Стены аббатств укрывали врагов кардинала, а путаная сеть лесных тропинок помогала им уйти незамеченными в сторону Пикардии, подальше от Парижа.
Епископ Компьенский обожал Францию и ненавидел Ришелье. Собственно, именно поэтому он и пособничал иезуитам, тем более что почти все они были французами.
Уезжая в почетную ссылку – в Ватикан – якобы для передачи каких-то бумаг Папе Римскому, господин д’Анжест встретился с Ришелье. Встреча была очень короткой. Долгого разговора, впрочем, и не требовалось: все было выяснено заранее раз и навсегда.
Один сказал: «Пока я жив, вы во Францию не вернетесь». Другой ответил многозначительно: «Я и не вернусь… пока вы живы!» Одному еще не было сорока, и у него в руках была власть. Другой перешагнул порог шестидесятилетия и отправлялся в изгнание нищим и бесправным.
С тех пор минуло немало лет. Один по-прежнему был фактическим властителем самого мощного королевства Европы. Другой встретил в Риме радушный прием и понимание, а затем был направлен в Испанию.
Нунцию в октябре исполнилось семьдесят пять, он страдал от болей в груди и приступов подагры, но не терял ясности ума. По вечерам, когда можно было отдыхать от дел, прелат часто в одиночестве направлялся в церковь, посвященную святой Лусии, и молился там. О чем он просил Всевышнего, Пресвятую Деву и всех своих небесных покровителей? Никто не знал, однако молитвы эти порой занимали несколько часов.
Но сегодня папский нунций вышел из церкви уже через час. Должно быть, непогода, бушевавшая на улице, выстудила церковь, и пожилому человеку оказалось не под силу долго стоять коленопреклоненным, пусть и на специальной подушке, сквозь которую все равно чувствовался ледяной холод каменного пола. Прелат шел тяжело, опираясь на палку. По пути он распорядился принести в столовую свечи и подать ужин.
Вечернюю молитву Антуан-Филипп всегда совершал один. Зато к ужину неизменно приглашал двух французов, которые занимали должности при папском представительстве в Испании. Себастьен де Шаплевиль был главным переводчиком. Андре-Франсуа де Линь – личным секретарем господина д’Анжеста. Эти два молодых лица изрядно скрашивали своим присутствием трапезы прелата. Оба были умны, прекрасно образованы, обладали изящными манерами, и – самое главное! – с ними можно было разговаривать на родном языке. Особенно приятно было слушать Себастьена, который вырос в Пикардии и так и не избавился от певучего акцента, свойственного уроженцам этой провинции.
Оба появились через несколько минут, благо, идти было недалеко: нужно было всего лишь спуститься этажом ниже.
– Nunquam et nusquam sine libro[1], – слегка улыбнувшись, прелат кивнул в сторону Себастьена, который и вправду нес в руках какую-то книгу. – Мой друг, вы способны читать где бы то ни было. Не боитесь испортить глаза?
– Я соблюдаю меру, ваше преосвященство, – господин де Шаплевиль улыбнулся в ответ. – Спросите у Андре, он подтвердит.
– Мнение Андре по этому поводу мне отлично известно. – Антуан-Филипп жестом показал прислуживавшему лакею, что можно