у безликому бетонному корпусу, Брейн чувствовал, что полностью спокоен и готов принять новость, которую ему, без сомнения, вынужденно заготовил полковник Стормер.
Улучив минуту, посыльный свернул куда-то в бытовую секцию, должно быть, по нужде, но Брейн сам нашел нужный кабинет и, постучав, вошел, обнаружив полковника Стормера в расстегнутом кителе с початой бутылкой казенного рома на столе.
– Я сволочь, Томас, – сразу сказал полковник и залпом выпил очередную порцию.
– Не торопись, давай по порядку, – попросил Брейн, садясь у рабочего стола начальника, чтобы увидеть, какие тому приносили криптограммы и в какой последовательности.
Отчасти бумаги уже были перепутаны, но, учитывая, что полковник все еще твердо стоял на ногах, а бутылка лишь ополовинена, «военные действия» начались не раньше полутора часов назад. А последние депеши, судя по временным штемпелям, принесли менее получаса назад.
– Томас, я сволочь!..
– Джон, для меня важно, чтобы ты оставался в трезвом состоянии, иначе я не узнаю, что мне предстоит, – сказал Брейн, убирая бутылку и чувствуя непреодолимое желание самому выпить все до дна, чтобы на какое-то время забыть об этой ноющей боли. Ну сколько можно?!
– Ладно, прошу прощения, капитан, – произнес полковник, застегивая китель. Брейн указал ему на первую криптограмму.
– Это приказ откомандировать тебя в двадцать четыре часа на курсы подтверждения квалификации.
Брейн пробежал глазами текст и кивнул.
– Я просто так не сдался, Томас, ты не думай! – мотнул головой полковник. – Я тут же вызвал лейтенанта-связиста и потребовал отбить ответ: так, мол, и так, база на передовой в борьбе… с этими самыми, ну ты знаешь.
– Знаю, – подтвердил Брейн.
– Ну вот, говорю, а вы меня лишаете ценной штатной единицы. Не могу, дескать, никого отпустить, и точка. А они что, думаешь, сделали?
– Приказали? – попытался угадать Брейн.
– А вот ни хрена, посмотри на бланк… А, нет, это другой, вот – смотри! Прежде никогда не отзывались, клали на нас три прибора, а тут – посмотри! Тотчас направляют к нам двух молодых лейтенантов для пополнения командного состава!
– Оперативно.
– Все так, как ты и предупреждал, Томас! А я – сволочь и задница, прости меня!..
– Перестань винить себя, ты был не в курсе этих проблем. К тому же промолчи ты насчет моих подвигов, они все равно нашли бы меня, но на пару недель позже.
– И что ты предлагаешь? Вот так просто сдаться?
– Почему сдаться? Я не враг им, и они мне не враги. У нас существуют какие-то недоразумения, и я уверен, мы их разрешим и расстанемся довольные результатами.
– То есть ты… Ты правда веришь в то, что говоришь, Томас? – с долей недоверия уточнил Стормер.
– Разумеется. Ранним утром я поеду к ним в этот центр подтверждения квалификации и вскоре буду точно знать, где мы размолвились с этими привязчивыми ребятами.
– Ты просто успокаиваешь меня.
– Да, успокаиваю, потому что мне нужно распоряжение о подготовке проездных документов. Будь добр, Джон, отдай это распоряжение.
– Да отдам, конечно, куда я денусь… – упавшим голосом произнес полковник.
Спустя час Брейн уже собирал вещи в небольшой служебной квартире на территории базы. Он еще не успел привыкнуть к новому жилью, не успел ощутить его своим, поэтому расставался с ним без сожаления.
В последний раз принял душ из водозаменителя, побрился и освежился казенным средством после бритья.
Потом еще раз проверил, насколько аккуратно уложены пара его лучших костюмов, дюжина сорочек и три галстука, которые были куплены в надежде на широкие перспективы и новую жизнь, на которую Брейн надеялся, покидая майора Корсака.
– А может, выбросить эти шмотки? – вслух спросил себя Брейн, глядя на вещи, в которых все выдавало их благородное происхождение – и тонкий, едва заметный ворс, и подчеркнутая небрежность широких отворотов, и безупречная строчка.
«Нет», – сказал он себе, застегивая казенный чемодан. Ведь пока эти вещи из будущей, возможно, призрачной, спокойной жизни будут при нем, у него останется надежда.
Надежда на новую жизнь, когда тебе уже за пятьдесят.
Да, Брейн отлично выглядел, и его возраст угадывали только женщины – по уважительным манерам и выражению глаз. Глаза выдавали возраст Брейна, хотя седина и прочие предвестники старости его пока обходили.
Брейн объяснял это хорошей генетикой, любовью к физическим нагрузкам, ну и, конечно, несколькими восстановительными периодами разной длительности в госпиталях, где ему в лошадиных дозах кололи различные ударные препараты.
Знающие люди позже говорили ему, что иная оздоравливающая терапия была сродни поражающему фактору тритиевого боезаряда, однако после специнъекций Брейн принимал восстановители, а потом восстановители от последствий применения первых восстановителей и сдабривал все другими,