нные листья платанов. Эми мчалась сквозь них, они на мгновение прилипали к ветровому стеклу, чтобы тут же унестись в темноту.
Для некоторых прошлое – это цепь (каждый день – звено), перекинутая от одного рым-болта к другому, от одного темного места – к предыдущему, а завтра – раб вчера.
Эми Редуинг ничего не знала о своем происхождении. Ее бросили в два года, и она не помнила ни отца, ни мать.
Оставили девочку в церкви с пришпиленным к рубашке клочком бумаги, на котором написали ее имя и фамилию. Монахиня нашла девочку спящей на одной из скамей.
Скорее всего, имя и фамилия были вымышленными, чтобы сбить полицию со следа. И действительно, найти родителей не удалось.
Фамилия Редуинг[1] вроде бы предполагала принадлежность к американским индейцам. Иссиня-черные волосы и темные глаза указывали на чероки, но с тем же успехом ее предки могли быть выходцами из Армении, Сицилии или Испании.
История Эми зияла провалами, но отсутствие корней не освободило ее. Она оставалась прикованной к какому-то рым-болту, вбитому в камень далекого года.
И хотя она представляла себя такой счастливой душой, что, казалось бы, могла летать, как птица, на самом деле земля держала ее при себе точно так же, как всех остальных.
Пристегнутый ремнем безопасности к пассажирскому сиденью, изо всех сил давя ногой на воображаемую педаль тормоза, Брайан Маккарти очень хотел попросить Эми сбросить скорость. Однако он не произнес ни слова: боялся, что Эми оторвет глаза от дороги, отвечая на его просьбу подумать об осторожности.
А кроме того, в аналогичных ситуациях любой призыв к благоразумию приводил к тому, что она еще сильнее придавливала педаль газа.
– Люблю октябрь, – она оторвала взгляд от улицы. – Разве ты не любишь октябрь?
– Еще сентябрь.
– Я могу любить октябрь и в сентябре. Ему это без разницы.
– Следи за дорогой.
– Я люблю Сан-Франциско, но до него сотни миль.
– На такой скорости мы доберемся туда за десять минут.
– Я – первоклассный водитель. Никаких аварий, никаких штрафов за нарушение правил дорожного движения.
– Вся моя жизнь снова и снова проходит у меня перед глазами.
– Тебе нужно сходить к окулисту.
– Эми, пожалуйста, перестань смотреть на меня.
– Ты прекрасно выглядишь, милый. Спутанные подушкой волосы тебе к лицу.
– Я хочу сказать, смотри на дорогу.
– Этот парень по имени Марко… он слепой, но водит автомобиль.
– Какой Марко?
– Марко какой-то там. Он живет на Филиппинах. Я читала о нем в журнале.
– Слепой не может вести машину.
– Полагаю, ты не веришь в то, что мы действительно послали человека на Луну.
– Я не верю, что они ездили там на автомобиле.
– Собака Марко сидит рядом с ним на пассажирском сиденье. Марко по реакции собаки чувствует, когда нужно повернуть направо, налево или нажать на педаль тормоза.
Некоторые люди воспринимали Эми очаровательной пустышкой. Поначалу Брайан придерживался того же мнения. Потом осознал, что ошибся. Он бы никогда не влюбился в пустышку.
– Ты же не говоришь мне на полном серьезе, что собаки-поводыри могут водить автомобиль?
– Собака сама не рулит, глупенький. Она только направляет Марко.
– И что это за журнал, в котором ты все это прочла?
– «Нэшнл джеографик». Там напечатали большую статью о связи человека и собаки, о путях реабилитации инвалидов.
– Я готов поспорить на мою левую ногу, что ты прочитала об этом не в «Нэшнл джеографик».
– Я против азартных игр.
– Но не против слепцов за рулем.
– Не против, если это ответственные слепцы.
– Нет такого места на земле, где слепым разрешают водить автомобиль, – заявил Брайан.
– Теперь нет, – согласилась она.
Спрашивать Брайану не хотелось, но вопрос сам сорвался с губ.
– Марко больше не позволяют садиться за руль?
– Он постоянно на что-то наезжал.
– Могу себе это представить.
– Но за это нельзя винить Антуана.
– Какого Антуана?
– Антуан – это кличка собаки. Я уверена, он все делал в лучшем виде. Собакам это присуще. Просто Марко слишком часто в нем сомневался.
– Смотри, куда едешь. Впереди левый поворот.
Эми ему улыбнулась.
– Ты – мой Антуан. Никогда не позволишь мне во что-нибудь врезаться.
В лунном свете из темноты появилась еще одна улица одноэтажных домов.
Здесь фонари не разгоняли ночь, но луна серебрила листья и стволы эвкалиптов. Тут и там оштукатуренные стены чуть светились изнутри, и возникало ощущение, что