утро для Рушана. Он бы с удовольствием поспал, но надо работать. Парень нехотя вылез из палатки, где его ждал взъерошенный друг Освальд.
– Копаешься ты как девчонка. Можешь послать меня хоть на кудыкины горы, но ко-па-ешь-ся!
– Чай-то готов?
Рушан вытащил свою чашку. Кто-то был особо брезгливый, у кого руки-крюки, но свою посуду нужно держать при себе. Если нет – можно пить из одноразовых стаканчиков, которые успешно превращались в многоразовые, но вследствие этого имели неприятное свойство разваливаться в руках – одноразовые всё-таки. Чай пили с сухарями или печеньем. Хочешь чего-то большего – дуй работать. У снаркистов не принято хранить запасы еды, потому что их начинали подворовывать.
Рушан грыз сухарь и щурил фиолетовые глаза. Да у него фиолетовые глаза и белые волосы как у альбиноса. Внешность была весьма странной, но не вызывала особых вопросов. Волосы перекисью выжег, а глаза, невидаль эка – контактные линзы. Рушан соглашался – не объяснять же каждому, что у него на самом деле такой родился.
Снаркисты были вроде группы бродячих философов, которые как цыгане путешествовали по городам. Среди них были разные люди – и бродяги уставшие бродить в одиночестве, и молодёжь, желавшая приключений, и зрелые, состоявшиеся дельцы, которые мечтали увидеть мир. Всем были рады, только никому не мешай и помогай по возможности.
Юноша не забыл, при каких обстоятельствах он оказался с ними. Стоит он посреди дороги – и совершенно ничего не помнит до этого момента, даже своего имени, словно он родился и ему сразу семнадцать лет. Бродил он неприкаянный, пока снаркисты не предложили посидеть у костра. Тот согласился – что ему оставалось делать, он даже не помнил, стоило ли ему опасаться этих людей. Потом он решил путешествовать с ними – они его не гонят, а гулять по дороге без памяти как-то страшно.
По внешнему виду ему дали характеристику «юноша неопределённого рода занятий», проще говоря – бродяга. Но возникла проблема с именем. Старейшина перечислял имя за именем, но он их отвергал.
– Мне надоело, буду звать тебя бродягой и всё! Хотя… вспомнил татарское имя: Рушан.
Что-то внутри засомневалось «Конечно, не в самый раз… ну ладно, и так сойдёт!»
– Мне подходит имя Рушан.
– В очередной раз выручили татары!
Рушан вообще был не похож на татарина, но его решили так звать. Итак, Рушан, Освальд и ещё несколько ребят пошли на площадь. У них была необычная работа – они за деньги хамили прохожим. Это можно получить совершенно бесплатно в магазине, общественном транспорте, поликлинике, но если кто-то готов платить, чтобы ему наговорили гадостей – милости просим. Обычно ограничивались безобидными фразами типа «у тебя носки в полоску – отвратительная безвкусица!». Но не Рушан, впрочем, мы сейчас увидим, как он работает.
Какая-то толстая тётка кинула монету и подошла к Рушану. Тётка была не просто толстая – она была жирная как свинья, и по противно изогнутому жабьему рту было видно, что и визжит она в точь-точь как выше упомянутая хрюшка. Она была живым воплощением мудрости «Если хочешь убить человека – необязательно нападать на него с оружием, лучше прикатить к его воротам тележку с золотом, тогда он сам умрёт от ожирения сердца». Наверняка дамочка сиди на супермодных диетах из женских журналов, хотя Рушан знал только один древний как мир рецепт идеальной фигуры – меньше есть и больше двигаться.
– Когда Александр Македонский спросил у Диогена, чего он хочет, тот попросил его не загораживать солнце. Вы загораживаете мне не только солнце, но и большую часть неба.
Когда смысл фразы дошёл до дамочки, она побагровела:
– Да как ты смеешь, сопляк! Да я тебя в бараний рог скручу и вырву твой поганый язык! Да я…!
– Не понимаю, чем вы недовольны, – вмешался Ос, – вы заплатили – вам нахамили, правила на той дощечке.
Когда тётка ушла, Освальд вздохнул и обратился к Рушану:
– Нельзя быть таким злобным! Тебе пришлось нелегко, но кому было легко! Старика не помнишь?
Отчего же, помнит, как недавно хоронили его. История его шла по старому, но от этого не менее трагическому сценарию: постарел и стал никому не нужен, даже своим детям.
– Я рано овдовел и один растил сына. Вырос он толковым парнем, только невестка оказалась злюкой, невзлюбила она меня – всё время пшикает. Жалко мне стало сына, нет ничего хуже злой жены. Но однажды я отдыхал после обеда и хотел перевернуться на другой бок, но услышал, как сын с невесткой обсуждают, как бы сдать меня в дом престарелых. Тогда я встал, пошёл к ним и сказал: «Не надо меня в дом престарелых, я сам уйду». И ушёл.
Старик не стал долго печалиться – травил весёлые байки из жизни, и наставлял молодёжь. Его не успели довезти до больницы.
В Рушане же чувствовалась озлобленность – не шутливая, с которой снаркисты сочиняют свои шуточки, а настоящая ненависть к роду человеческому. Над ним посмеивались «Он всерьёз воспринял шутки снаркистов», но обижать боялись.
– Ну, зачем ты