Яшка. Максим Горький

до десяти лет, видит – лучше не жить ему, захворал да и помер.

      Помер, – и хоть были у него кое-какие грешки, однако очутился Яшка в раю.

      Смотрит Яшка – невиданно хорошо в раю: посреди зелёного луга, на золотом стуле, сидит господь Саваоф, седую бороду поглаживает, озирается всевидящим оком, райские цветы нюхает, райское пение слушает; везде – во цветах, на деревьях – херувимы с серафимами осанну поют, а по светлому лугу, по весёлым цветам святые угодники хороводом ходят и мучениями своими хвастаются.

      – Господи, – говорят, – ты гляди-ко, батюшко, как мы измучены, как изувечены, а всё – имени твоего ради! Кожица у нас ободрана, тельце наше истрёпано, ручки-ножки изломаны, рёбрушки наружу торчат, а всё – славы твоея ради!

      Слушает господь, – немножко морщится.

      – Да уж ладно! – говорит. – Уж слыхал я это, ведь вы почти две тысячи лет одно и то же поёте. Ну, – пострадали, помучились, покорно вас благодарю за это, только – спели бы вы хоть разок весёлое что-нибудь, а?

      А святые угодники опять своё:

      – Господи, – кричат, – миленький ты наш, погляди-ко: ножки у нас переломаны, ручки вывихнуты, ведь как мы страдали! И жгли нас, и давили, и голодом морили, и чего только с нами не делали, а всё тебя, господи, ради!