лящем кипятке страстей, растворяясь в нём до потери личности, монах забывал, как его зовут.
Ко̀са, вспомнил он, возвращая себе ясность мыслей. В миру меня звали Коса. Это было давно, сейчас мое имя звучит так: Кэннё. Иногда, выказывая уважение, люди говорят: Хонган-дзи Кэннё, добавляя к имени название монастыря – обители, которую я, недостойный, возглавляю вот уже двадцать восемь лет.
О, храм Изначального Обета, великий Хонган-дзи в Исияма! Злосчастный Хонган-дзи! Железные пальцы твои сломаны, золотые глаза твои угасли. Два последних года я возглавляю монастырь, которого не существует. Лишь вороны кружатся в серых от скорби небесах. Лишь тощие лисы охотятся на мышей в чёрных развалинах.
– О Амида, единство жизни и света! Я обращаюсь к тебе и молю тебя о тех, кто живет в каждой части мира, рядом со мной и далеко от меня, и в сердце моем…
Сколько их, задохнулся Кэннё. Кровь ударила монаху в голову, плечи согнулись под незримой тяжестью. Сколько вас, братья мои, кто отныне живет только в моем сердце?! Прах, пепел, горечь воспоминаний.
– …рядом со мной и далеко от меня…
Три тысячи убитых в дружественном монастыре Энряку-дзи. Тридцать сотен мертвецов: мужчины, женщины, дети. Обритые головы расколоты боевыми молотами. Рясы цвета шафрана и корицы истыканы стрелами. Дым над руинами. Дым над горой Хиэй. Багровый дым, подсвеченный отблесками пожара. Торжествующий вой злых духов: сонмища их ринулись с северо-востока на склоны, утратившие молитвенную защиту. Рёв самураев, пьяных от пролитой крови.
Триумф Демона-повелителя Шестого неба, врага Будды.
– …и молю тебя о тех, кто живет в каждой части мира…
Двадцать тысяч сгоревших в Нагасиме. Блокада островных укреплений. Месяц без подвоза провианта. Осада, голод, штурм за штурмом. Падение замка Отори. Предложение сдаться в обмен на беспрепятственное отступление в Хонган-дзи, где защитников Нагасимы уже ждали братья по вере. Ложь, чудовищная ложь – тех, кто поверил демону, перебили у открытых ворот. Последние две крепости стояли насмерть. Упрямцев сожгли вместе со всеми, кто находился там.
Триумф Демона-повелителя Шестого неба, врага Будды.
Двенадцать тысяч зарезанных в Этидзэн. Сорок тысяч, проданных в рабство заморским варварам. Кровь, кровь, кровь. Ликование врага Будды, пляшущего на костях. Это я назвал его врагом Будды, вспомнил монах. Да, это сделал я. Я думал, это ослабит Демона-повелителя, опозорит в глазах союзников, заставит их отвернуться. Я ошибся. Я сражался, как умел, вел войска и сыпал проклятиями, но они ложились колосьями под серпом – монахи-воины, мои Прямодушные. Сотни, тысячи, десятки тысяч. В хорошие времена Прямодушные могли выставить в поле до двухсот тысяч бойцов, но это не спасло нас от разгрома. Я, священнослужитель, только и делал, что воевал. На молитвы у меня было мало времени.
Сейчас я беглец, а он победитель.
– О будда Амида, под твоей защитой я живу полной и творческой жизнью…
Звучало как издевка.
Небо горело над монахом. Ирисы и тюльпаны цвели по склонам. Выше росли сосны, скрученные так, словно кто-то вволю посмеялся над ними. В пятнадцати шагах от Кэннё каменными статуями замерли телохранители. Все они приняли постриг и провозгласили обеты, отказавшись от мира. Все дали клятву служить наставникам, иметь сострадательное сознание, никого не убивать и совершать десять благих деяний. Все были вооружены до зубов: мечи, копья, луки и стрелы. Доспехи, надетые поверх ряс, превращали людей в великанов. Мало кто брил голову, соблюдая монашеские правила. Перевитые синими жилами, руки телохранителей бугрились от мышц. Глаза зорко следили за окрестностями: не крадется ли враг?
Следуя за Кэннё, телохранители сражались в битвах чаще, чем в те годы, когда они были простыми самураями. Служение такому наставнику плохо уживалось с обещанием никого не убивать. Сострадательное сознание не отменяло святого долга рубить головы направо и налево. Кто-то замыслил недоброе в отношении настоятеля монастыря, которого нет? Смерть негодяю!
Кого нет, подумал Кэннё. Монастыря? Меня?!
– …я живу полной и творческой жизнью…
Он не хотел такой судьбы. Да что там! Маленький Коса бегал взапуски со сверстниками и проказничал, таская еду из монастырской кухни, когда скончался его уважаемый отец. Вскоре гонец доставил в обитель императорский указ, не оставлявший места спорам или сомнениям. Власть над великим Хонган-дзи передавалась юному наследнику патриарха, сменившему мирское имя Коса на монашеское – Кэннё. Фактически вместе с монастырем и титулом главы Истинной Школы Чистой Земли к мальчику отошло и управление провинцией Кага, о чём Кэннё узнал позже. Рясу нового настоятеля украсили личные гербы с цветком драконова дерева – дальний родственник божественного микадо, Кэннё имел право использовать в гербе знак императорской семьи.
В одиннадцать лет он стал одиннадцатым главой школы. Знамение? Случайность? Насмешка судьбы?! Время, подумал монах. Вечно голодное время, как ты безжалостно!
Где тот мальчик?
– О будда Амида, пусть твои поучения направляют меня в течение