Сон индуса. Влас Дорошевич

[2], как на вьючном животном, – бедному Инду, дровосеку, прачке, проводнику слонов или каменотесу, – глядя по обстоятельствам, – снился волшебный сон.

      Ему снился огромный луг, поросший никогда не виданными им цветами, издававшими необыкновенное благоухание.

      И по этому ковру из цветов, навстречу Инду, шла легкой походкой, еле касаясь ногой цветочных венчиков, чудная женщина, глаза которой сияли, как два солнца.

      От взгляда ее расцветали все новые и новые, дивные, невиданные цветы необыкновенной красоты.

      Дыхание ее превращалось в жасмин, и дождь лепестков сыпался на землю.

      По цветам лотоса, что цвели у нее в волосах, – бедный Инду сразу узнал добрую богиню Сриаканте, супругу божественного Сиве, и пал ниц перед нею, пораженный нестерпимым блеском ее глаз!

      – Встань, Инду! – сказала богиня, и при звуках ее голоса еще больше запахло в воздухе цветами, а во рту Инду стало так сладко, как будто он только что наелся варенья из имбиря.

      – Встань, Инду! – повторила богиня. – Разве ты не с чистым сердцем возлагал цветы на алтари богов? Разве не жертвовал тяжелым трудом заработанной рупии на бедных, живущих при храме? Разве не любил в час досуга посидеть под священным деревом Ботри, деревом, под которым снизошло вдохновение на Будду[3], и разве ты не отдавался под этим деревом мыслям о божестве? Разве ты убил в своей жизни хоть муху, хоть москита, хоть комара? Разве ты бил тех слонов, при которых служил проводником? Разве ты сопротивлялся, когда тебя били? Разве ты, когда умирал с голода, убил хоть одно из творений божиих, чтоб напитаться его мясом? Разве ты сказал хоть слово тому сэру, который избил тебя до крови палкой только за то, что ты нечаянно толкнул его, неся тюк, своей тяжестью превозмогавший твою силу? Отчего же ты не дерзаешь взглянуть прямо в очи твоей богине?

      – Нет! – отвечал Инду. – Я ничего не делал, что запрещено. Но меня слепит, богиня, солнечный свет от глаз твоих.

      – Встань, Инду! – сказала богиня. – Мой взгляд огнем слепит только злых, и тихим светом сияет для добрых.

      Поднялся Инду, – и был взгляд богини, как тихое мерцание звезд.

      – Ты ничего не делал, что запрещено! – сказала богиня с кроткой улыбкой, и от улыбки ее расцвели розовые лотосы. – И Тримурти[4] хочет, чтоб ты предстал пред лицом его и видел вечную жизнь пред тем, как увидеть вечный покой. И предстал бедный Инду пред престолами Тримурти. Пред тремя престолами, на которых, окруженные волнами благоуханного дыма, сидели Брахма[5], Вишну, Сиве.

      – Я дал ему жизнь, – сказал Брахма, – и он не употребил ее, чтобы отнять жизнь у другого!

      – Я дал ему разум, – сказал Сиве, повелитель огня, – я вложил огненный уголь в его голову, – уголь, который огнем воспламенял его, – я дал ему мысль. И он не воспользовался ею, чтоб измыслить зло своим врагам.

      – Он мой! – сказал черный Вишну, увидав полосы белой золы на лбу бедного Инду. – Он поклонялся мне.

      И погладил бедного Инду по голове, так ласково, – ну, право, словно любимого сына.

      И позвал Вишну громким голосом Серасвоти[6], всеведующую богиню, свою божественную супругу, и сказал ей:

      – Возьми Инду, поведи его и покажи ему вечную жизнь, как наши жрецы показывают храмы чужеземцам.