Приют. Ваня Кирпичиков

минуту, родители заметили некоторые элементы истерии. Богданчик не просто плакал – он рыдал, выл. Как-то по-взрослому у него это выходило. Мать обратила внимание на ненормальность сынка и связала данный факт с психофизическим нездоровьем пацана. Однако после тщательного обследования эскулапы обрадовали мать – Богдан здоров, с нервами у него все в порядке. Мать убедили, что сынок скоро будет смеяться. С тем и выписали полурадостное семейство в мир господень.

      Но милый на вид ребенок не прекращал рыдать и дома. Помимо воя, мать стала замечать в глазах любимца холодный ужас. Ужас сына от того, что он видит, где находится. Кошмар от происходящего. Как будто Богдан при рождении попал не туда куда надо. Запутался во временных плоскостях и по ошибке оказался в незнакомом адомирке. Новорожденный смотрел на свет с ненавистью. Рыдал злобно, истерически. Мать, заговоренная медицинскими работниками, пыталась некоторое время себя успокоить. Но вскоре ее терпению пришел конец.

      Отчаявшись, принесла сынка бабкам-знахаркам с надеждой узнать причину явного нездоровья своего недоребенка. Но прозорливые и блудливые ворожеи за хрустящие купюры клялись, что скоро все пройдет, что весь это потусторонний вой закончится. Мать обращала их внимание на особенности своего дитя, на его злобность, но неуступчивые провидицы глаголили, что с Богданом все в порядке, что он никем не проклят и в него сатана не вселился.

      Не убежденная мать вернулась домой и вновь продолжала слушать замогильные всхлипывания своего отпрыска. Обессилив, с течением времени она стала привыкать к жутким терзаниям младенца и вскоре воспринимала адовые мучения Богданчика с равнодушием. Маманя утирала ему слезы, которые бесконечно текли по щекам. Казалось, что скоро они рассекут Богдана. Но, невзирая на это, неоднозначный сынок тем временем рос, как обычный мальчуган.

      В один из мракобесных деньков ребенок сидел на подоконнике и смотрел через окно на происходящее на улице, на неизвестный и чуждый ему мир. Рыдая, сквозь пелену слез обозревал людишек, бесполезно куда-то идущих. Мать терла пол. Тряпкой. Просто так. В полузабытьи. Угрюмая и безысходная атмосфера воцарилась в комнатенке-испаражнении, где беспорядочно располагались две нежилые случайности – мать и ее Богдан. Тяжелый воздух не двигался. Он был заморожен их присутствием. Живые клетки отсутствовали. И только два обожателя наполняли сию ячейку лжебытия. Один смотрел в восхитительное никуда, ограниченное окном, второй – в собственное я, называемое полом. Превосходное существование, наполненное смыслом и энергией! Причина улыбалась, Истина восторгалась.

      Вдруг это вязкое и гадостное болото, именуемое жильем, разорвал смех. Иронический. Игривый. Причина поперхнулась, Истина удивилась. А мать обернулась, но только не на субъект возможного смеха – своего сына. Она искала источник радости, крутя по сторонам своей надстройкой тела – головой. Обозревала, но не глядела вглубь. И только повторный, ехидненький смешочек заставил ее сфокусировать свой блуждающий взор на Богданчике. Это он так радостно смеялся. Мать, не веря себе и кому-то Тому, подошла к своему дитя. Богдан продолжал заниматься необычным и удивительным для себя делом. При этом подмигивал матери. Совсем по-взрослому. Как будто, что-то знал. Своим подмигиванием он что-то предвещал. Как будто хотел сказать матери, что ее скоро ожидают какие-то события, о которых она знает. Матери даже почудились слова, обращенные к ней: ” Ну что? Жди. Скоро и тебя это ожидает ”. Опустив ребенка на пол, она обратила внимание на жизнь за окном-оградой – там тоскливо и чинно двигалась похоронная процессия. Унылая музыка и отупевшие взоры шествующих обволакивали себя погребальным коконом, не пускали в свой вечный туннель.