Одинокие и таинственные люди (Рассказы Леонида Андреева). Владимир Шулятиков

е широкие общественные горизонты, создающей все более и более широкие общественные идеалы, пробуждающей все больше и больше сознание общественной солидарности, все настоятельней и настоятельней указывающей на ту связь, которая существует между отдельными индивидуумами и общественными единицами, – интеллигенция, взятая в ее целом, переживает минуты пониженной жизнеспособности и жизнедеятельности. Интеллигенты, окруженные царством «борьбы и наживы», царством «буржуев» и филистеров, принужденные в силу особых условий труда, в силу своей «интеллигентности», всего сильнее страдать от «умаления своей человеческой сущности», от посягательства на цельность своего душевного мира, на неприкосновенность своей «личности», со стороны царства «буржуев» и филистеров[1], – интеллигент среди этого царства все громче и громче говорит о своих «душевных драмах». Вместе с тем, не будучи в состоянии, очень и очень часто, стать выше своих личных драм, не будучи в состоянии, отрешившись от собственных страданий, смело и безбоязненно устремить свой взгляд в глубину новооткрывшихся общественных горизонтов, проникнуться всецело сознанием общественной солидарности – они чувствуют себя одинокими.

      В безысходной тоске одиночества изнывают герои рассказов А. Чехова; о мечущихся «одиноких» людях, терзающихся своим одиночеством, повествует М. Альбов; тихая грусть «одинокой души» звучит в элегиях И. Бунина; о смутной тревоге «одинокой души» – говорят лирические произведения К. Бальмонта; скорбью «уязвленного:, больного «одинокого» сердца проникнуты стихотворения К. Фофанова; «таинственную глубину» страданий «одинокой души» старается раскрыть в своих рассказах г-жа Гиппиус…

      Одним словом, писатели самых различных направлений и самых противоположных лагерей сошлись на разработке одной и той же темы – темы об «одиночестве»[2]. Но в деле разработки этой темы они поступают далеко не тожественно. В то время, как одни из них ограничиваются изображением тоски, скорби, страданий «одиночества», изображением «трагедий» этого одиночества, другие договариваются до идеализации этого одиночества (г-жа Гиппиус, К. Бальмонт); в то время, как одни из них выбирают своих «одиноких» героев из среды «обыкновенных», «сереньких» людей, другие, с презрением относятся к серенькой «толпе», грезят об одиноких «аристократах духа», рисуют фантастические образы сильных и гордых своим одиночеством «избранников».

      К числу беллетристов, ставящих себе задачей изображение душевных драм «обыкновенных» одиноких людей, наряду с А. Чеховым и М. Альбовым, принадлежит Леонид Андреев[3]. Его герои на первый взгляд производят впечатление настоящих чеховских героев. Вот некоторые из них: чиновник Андрей Николаевич, «исправный и скромный», засушенный канцелярской работой, загипнотизированный однообразием рутинной жизни; студент естественник Сергей Петрович, неглубокая натура, умственно ограниченный, безвольный юноша, предназначающий себя к карьере чиновника («Рассказ о Сергее Петровиче»); О. Игнатий – обыкновенный тип сельского священника, не одаренный никакими сколько-нибудь выдающимися умственными и нравственными качествами; машинист при мельнице Алексей Степанович («На реке»), человек «золотой середины», хотя и обладающий «гордым» характером, но не умеющий выбиться из положения «ни павы-ни вороны»; целая компания игроков («Большой шлем») – «сереньких» людей, не знающих никаких духовных запросов, ограничивших круг своих жизненных интересов картежной игра; изгнанный из гимназии за дурное поведение и леность Сашка, мало развитой, озлобленный мальчик; его отец, не нашедший нигде применения своим способностям, выброшенный за борт жизни неудачник, и т. д. («Ангелочек»).