там оно проще. Там и наорать можно, – подумала и добавила, – если за дело конечно.
А вот Марья Михайловна, баба Маша – к ней зайдёшь, и легче на душе. Не судьба бы ей здесь быть – обычной деревенской бабушке, но сын её «выбился в люди». Теперь у него своя большая фирма – баба Маша, рассказывая о сыне, всегда говорит «большой», «большая» – сын большой начальник, и дом у него большой. И машина большая… и дача, та уж просто огромная, чисто сельский дом культуры. Но мечется сын – и мать оставлять в деревне – как? Ведь там зимой ни скорую вызвать, ничего – если вдруг заплохело…. Всё заметает. Только и поймёт сын, что мать померла, если она ему на телефон не ответит. И чтоб хоронить – не проедешь. Надо машину нанимать – снег чистить.
Так бабе Маше не хотелось в городской дом! И невестке не хотелось старуху брать – и самой бабе Маше, ну поперёк горла! Нет у них с невесткой любви, хотя никогда ей баба Маша слова поперёк не сказала – не может такого припомнить.
Попробовали съехаться. Как же! Столько правил в невесткином доме – не упомнить все. Чтоб под горячую руку не попасть, чтобы не ругали её, старуху, только и оставалось, что сидеть в своей комнате. А в туалет выйти? А помыться? Везде скорее, скорее, чтоб не мешать, ванну не занимать, а невестка потом говорит громко – да напротив бабы Машиной двери – что и пол за собой бабка не вытерла, и мыло взяла, которое недозволено… Это личное, невесткино, откуда-то привезённое, да с травой какой-то, да с маслом, как будто мыло может быть с масло и травой.
И сын тогда сказал:
– Поедем, мам, там тебе хорошо будет – и накормят, и врач рядом, и бабушки-дедушки, есть с кем поговорить. И я приезжать часто буду.
Он и вправду приезжал, привозил бабе Маше то, что она именовала «гостинцами». Все подряд так именовала – и красивый французский халат, атласный с переливами (баба Маша его тут же убрала в шкаф в свой «гробовой» узелок, повторяла, что в гробу будет лежать красивая как невеста шамаханская). И заморские фрукты киви, которые баба Маша прежде никогда не пробовала, и теперь пробовать-то боялась – ишь зеленые, может, неспелые? И огромную коробку конфет…
Бабе Маше хотелось чего попроще. Я потом часто наблюдала это – старые люди возвращаются к своим детским мечтам, и хотят, чтобы они сбылись – хоть теперь! И я сама слышала, как она просила сына:
– Олежка, ты мне дорогого-то не покупай. Привези мне… неловко говорить даже… Баночку зелёного горошка и баночку сгущённого молока. Самые дешёвые. Я ещё девочкой мечтала, что когда-нибудь открою баночку, и одна всё съем, большой ложкой… Семья-то у нас всегда была огроменная… С братьями-сестрами поделишься, и что там тебе достанется. Две горошины, да капля той сгущёнки.
Баба Маша жила без соседки, сын оплатил ей отдельную комнату. И она превратила её в сказочную какую-то избушку. В углу – киот с иконами, и маленькая лампадка, красное стекло. Когда она горела, она всегда напоминала мне тот самый аленький цветочек.
Тётя Маша боялась