Кроме любви твоей. Любовь, пережившаÑ 90-е
">1
В тишине раннего зимнего утра в бездонную пропасть между сном и явью проваливаются, разбиваясь, миллионы грёз. Люди выбираются из-под их ломких осколков, из-под слоёв своих снов и одеял и заставляют себя выйти на улицу и сесть в первый трамвай, который вроде даже не грохочет по рельсам, а беззвучно выплывает из холодной утренней дымки. Позднее, в зябкой дремоте вагона, пассажир нащупает в своём кармане или в складке шарфа осколок одного из снов, будет секунду заворожённо всматриваться в него, силясь припомнить по маленькому фрагменту всю мозаику. Не получится, и тёплые пальцы без сожаления разотрут осколок в пыль, и глаза станут смотреть не внутрь памяти, а в окно, где быстрый бег знакомых картинок поможет окончательно пробудиться. Малопонятная мозаика из прошлых впечатлений уступит место свежим кадрам настоящего. Плавный поворот трамвая за угол приоткроет пассажирам будущее. Они, конечно, знают, что там, за поворотом. Будущее наподобие сна: оно заранее состоит из повторения мыслей и чувств, взятых из копилки прошлого.
Белая долина сливается на горизонте с белым небом. Оно еле удерживает новый снегопад, надрывается от его прибывающей тяжести. Воздух холодный, необитаемый, и в нём – тишина. То самое «белое безмолвие», в котором «все иные оттенки снегá замели». Игорь Озеров уже забыл, долго ли идёт по этой долине: усталость вымарала всё из сознания, пустого, как пейзаж вокруг. Игорь слышит собственное дыхание и тихий скрип снега под ногами. Потом только дыхание: он останавливается. Вяло припоминает, что этого делать нельзя, что надо продолжать идти, спасаться от холода. Однако он больше не хочет спасаться, он садится на снег, ложится на него, смотрит в скучное небо. Зачем уходить? Он любит холод, они давно неразлучны: дыхание в дыхание. Игорь медленно переворачивается на бок, оставляя за спиной примятый снег, кладя щёку на снег непримятый. Он вытягивает вперёд руки в камуфляже, и с набухшего облака кажется, что это нарисованный на белом листе бегущий солдат.
Сон осыпался на бесчисленное множество осколков, белоснежных и сверкающих. Они, как искры салюта, почернели и растворились в темноте и тепле комнаты, как только Игорь открыл глаза. Пригоршня рыхлого снега в складке одеяла… Показалось, конечно.
Переутомление добралось до глубин его подсознания, насквозь пропитало душу и тело. Ему даже снится, что он до невозможности устал. Наверное, если во сне он будет больным, то заболеет и в реальности. А когда-нибудь ему приснится, что он умер, и он действительно окажется мёртвым.
Нащупал у кровати мобильный телефон и глянул на экран: десять минут до сигнала будильника. Ладно. Вроде бы выспался, по крайней мере, спать уже не хотелось. Но бодрости не ощущалось, тело было сковано какой-то неизбывной усталостью. Ещё побаливала голова, и было холодно, несмотря на ватное одеяло и прочие прелести домашней постели.
Возвращение домой – это огромная радость, в которой мелькают минорные нотки разочарования. Всё, этап жизни завершён, и его уже не вернуть. Ты возвращаешься другим, выросшим, и старые стены уже не вмещают тебя. Тесно. И одиноко от мыслей, которые самовольно улетают в прошлое, где они уже никому не нужны, и отвлекают от настоящего и от тех, кто теперь рядом, по кому ты так скучал вдали и кто теперь укоряет в рассеянности и невнимании.
Отчего это чувство разлада? Оттого что душа задержалась там, а тело уже здесь? Здесь, в домашней постели, и под руками выстиранный и выглаженный матерью пододеяльник, и голова на пуховой подушке, из которой где-то торчит остренькое пёрышко, но лень искать. И за дверью тихонько разговаривают родители, а за окном просыпается родной город. А мысли далеко, в другом городе, с другими людьми, с их делами и заботами, которые совсем недавно были его собственными делами и заботами. Там он привык ежедневно совершать миллион движений тела и души. А здесь всё стоит на месте и его принуждает остановиться.
Игоря и раньше, когда он приезжал в отпуска, угнетало это чувство внезапной бесцельности, резкой остановки во время бега, когда дыхания и быстрых ударов сердца ещё хватило бы ещё на длинную дистанцию, но приходилось замирать на месте и слушать угасание собственного пульса. Только раньше он знал наверняка, что будет продолжение, а на сей раз знал, что не будет: он вернулся из последней своей командировки.
И только вернувшись, понял, насколько устал.
Мать тихонько вошла в комнату. Она хотела сама, как раньше, разбудить сына, избавить его от казённого звона будильника. Игорь сел на постели.
– Доброе утро!
– Ой, ты не спишь, милый? Давно?
В её голосе – кротость, нежность. То же в её глазах.
Их не видно в темноте, эти глаза – светлые, прозрачные, как капли воды или чистые топазы, – но он знает все их выражения. Глаза у них с матерью одинаковые.
– Только проснулся.
– Ну хорошо, – она была малость разочарована, что опоздала со своей заботой.
Но у неё имелся ещё один «козырь»:
– Я завтрак приготовила. Блинчики. Со сгущёнкой.
Как мать была счастлива, говоря это. Игорь