етил:
– Нет, сир, я далеко не лучший. Лучший, вероятно, Франческо. Франческо Мецци, сир. Но я – любимый ученик мастера Леонардо. – И тихо добавил: – Был, сир.
Мастер мертв, скончался намедни – он был глубоким старче, вёсен без малого семидесяти, и правая рука у него уже несколько лет как отсохла, так что занятия живописи остались в прошлом. Но ум, гениальный мощный ум самого знающего человека на свете, из-за которого король Франции и пригласил его в свои владения, оставался до последнего вздоха прежним.
– Портрет итальянской синьоры он завещал вам, месье.
И снова не вопрос, а утверждение из королевских уст. Салаи вновь поклонился.
– Вы, как всегда, правы, сир. Франческо получил по завещанию мастера Леонардо все, чем тот обладал, а мастер был богат. Я же, бедный дьяволенок, только портрет синьоры Моны…
Он лукавил, как часто в своей жизни, из-за чего мастер Леонардо и дал ему это прозвище. Портрет синьоры Моны Лизы, над которым мастер Леонардо работал, пока был в состоянии, стал любимым произведением своего творца, с которым тот не расставался.
И завещал он его своему любимому ученику.
– Продай мне его.
Опять утверждение, а не вопрос или, тем более, просьба: короли никогда не просят.
Густые брови короля Франциска грозно сошлись над переносицей, и Салаи понял: монарх желает во что бы то ни стало заполучить портрет синьоры Моны Лизы, любимое произведение мастера Леонардо. И, по его мнению, самое удачное.
– Сир, – произнес, склоняясь еще ниже, Салаи. – Тело мастера Леонардо еще не предано земле…
Он замолчал – молчал и король. И было что-то грозное и пугающее в этом молчании, прерываемом только тихим потрескиванием факелов на каменных стенах замка.
Салаи, зная, что спорить с королем себе же во вред, тем более что он – его заложник, в замке, полном вооруженной свиты Франциска, добавил:
– Мастер Леонардо оставил мне портрет синьоры Моны Лизы, и я бы счел святотатством противиться его воле…
Франциск резко встал из кресла: его пышные одежды зашуршали.
– Ты отказываешь мне? – произнес он скорее удивленно, чем раздраженно, но Салаи отлично знал: в любой момент на него мог обрушиться беспощадный гнев повелителя Франции.
– Сир, как можно противиться вашим желаниям… – Салаи выпрямился и дерзко посмотрел королю в глаза, не отводя взгляд.
Мастер Леонардо был прав: портрет синьоры Моны Лизы – лучшая его работа. И, следовательно, лучшая из всех картин, созданных людьми. И раз он хотел, чтобы она досталась ему, его любимому «дьяволенку», то так тому и быть.
– Но мне надо время, чтобы подумать, сир…
Глаза отвел король, который, покидая зал, на ходу бросил:
– Подумай, Салаи, хорошенько подумай над моим предложением. Заплачу щедро, по-королевски, так что не прогадаешь.
Ну да, а ведь мог бы просто отобрать.
Король вышел, Салаи, выждав, последовал за ним, но стоявшие в дверном проеме стражники скрестили алебарды, не пропуская его.
Франциск – уже на лестнице – не оборачиваясь, изрек:
– Ты хотел времени, чтобы подумать, – так что думай, Салаи! А пока будешь думать, продать ли мне портрет синьоры Моны, никуда не отлучайся. Когда примешь решение, скажи страже, они мне доложат.
Салаи, посмотрев на алебарды стражников, понял, что он в западне: Франциск хотел получить синьору Мону Лизу – и в итоге он получит ее.
Пятьсот с чем-то лет спустя
– …Ну и, конечно, «Мону Лизу»! – завершила свою тираду Лиза и поцеловала Степу в нос. – Как же без нее!
Степан, усмехнувшись, привлек к себе девушку и, целуя и в нос, и в лоб, и в щеку, со смехом ответил:
– Понимаю, какая поездка в Париж без Лувра и какое посещение Лувра без «Моны Лизы». Но, Лизок, я ведь ее уже видел, и не раз!
Девушка, и не думая вырываться из объятий своего молодого человека, а в скором будущем – и мужа, ответила с наигранной обидой:
– Ну да, ты-то в Париже уже в который раз? В третий?
– В четвертый… – охотно подсказал ей Степа, и Лиза, скорчив смешную рожицу, которая, однако, удивительно подходила к ее подвижному, веснушчатому, окаймленному рыжими локонами личику, протянула:
– Ну вот, видишь! В четвертый! И это в свои-то двадцать три года…
– Скоро в двадцать четыре! – заявил солидно Степан.
Лиза с хохотом возразила:
– Не скоро, а через целых пять месяцев! Ну да, ты ее видел, но я-то нет! Или ты не хочешь, чтобы я ее увидела?
– Останешься разочарованной, Лизок. Небольшой зальчик, забитый чуть ли не под завязку туристами, в последние годы в основном китайскими, у каждого из которых в руке по два смартфона. Шансов приблизиться к стене, на которой висит «Мона Лиза», у тебя изначально нет. К тому же это в нашем воображении большой