Пушкинские осколочки. Александр Амфитеатров

. Превозносить «Солнце русской поэзии» едва ли не выше всех поэтических солнц, когда либо где либо светивших миру. Способен беседовать о Пушкине часами и безошибочно читает наизусть его стихи страницы за страницами. При этом, – давно заметил я, – питает особенное пристрастие не к знаменитым пьесам и строфам, которыя обычно у всех на в памяти и на устах, как неизбежная рекомендация и поэтический паспорт Пушкина; но цитирует, по преимуществу, мало известные отрывки, черновые наброски, неоконченныя стихотворения, – вообще, какое-нибудь такое мелкое «незаконченное», что и не во всяком полном собрании сочинений Пушкина найдется; а уж издатели так называемых «избранных произведений» почти всегда подобными «пустяками» пренебрегают.

      – И очень неразумно поступают, – говорит японец, – это все равно, что, найдя на улице драгоценный алмаз, оставит его валяться в пыли, потому что он не похож на шлифованные и граненые брильянты, которые вы видели в театре или на балу в колье модной красавицы. Пушкина нельзя делить на «великаго Пушкина» и «Пушкина маленькаго». Он всегда, везде, во всем велик и многозначителен. Помните? —

      Ты любишь с высоты

      Скрываться в тень долины малой.

      Ты любишь гром небес, и также внемлешь ты

      Журчанью пчел над розой алой…

      В Пушкине вот именно такое мировое звуко-слитие от грома в небесах до журчанья пчел над алой розой, – и везде он одинаково прекрасен. Все внял: и неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье. Знаете, конечно, знаменитый дифирамб Пушкину поэта Полонскаго?

      – Мало, что знаю: некогда имел удовольствие собственными ушами слышать, как Полонский читал его на знаменитом торжественном заседании Общества Любителей Российской Словесности при открытии московскаго памятника Пушкину. Читал, хотя на костылях, но с великим пафосом – «голосом влюбленнаго тигра», как потом безжалостно сострил Михайловский. Старый поэт имел огромный успех – и заслуженный, потому что искренне до слез, и впрямь влюбленно волновался радостью пушкинскаго апофеоза. Но стихи то, по правде сказать, всетаки неважные. Как почти всегда у Полонскаго, смесь энтузиазма с опасением, что «не поймут», а, отсюда, в разсудочном стремлении растолковать, вторжение рифмованной прозы.

      – Да, бывают и лучшие стихи, но идея всеобъемности Пушкина Полонским выражена верно, точно и широко. Он понял поэтическую вездесущность Пушкина, дает в простодушном житейском перечне осязать ту его вселенность, которую так величественно и законоположно «огромными словами», установил Достоевский. Пушкин – как Дух Божий: веет, где хочет. И чего коснулось его веяние, возвышается в совершенство. Вы, вот, удивляетесь моему пристрастию к неоконченным стихотворениям Пушкина. А, по моему, неоконченных произведений у Пушкина нет.