ень низко и с ужасной скоростью. Мы едем и едем им навстречу. Я буду ехать столько, сколько смогу. Пока хватит бензина и этой поросшей полынью степной дороги. Но она все равно кончается здесь. У этого холодного, мрачного, белоснежного обрыва. Дальше впереди только беснующееся, свинцовое море. Мы сидим в автомобиле и пытаемся забрать его последнее тепло. Теперь все. Нужно уходить.
Дальше только пешком. По дорогам, которые проложили люди – можно проехать. И можно вернуться. По дороге, которую проложила судьба, можно только пройти. И свернуть с нее нельзя.
Я с сомнением смотрю на Женьку.
Она молча надевает перчатки и поглубже натягивает вязаную спортивную шапочку. Прямо на свой упрямый лоб. У ее ног поскуливает Фуша. Боцман тут же в кровь поранил об острые камни лапу и, похоже, мне придется нести его. Я прячу его под куртку, и сейчас из-под нее торчит только его курносая морда. На нее падает снег, и он периодически слизывает его и с моего лица тоже.
У нас больше ничего не осталось. Только эта дорога вдоль моря в прибрежных камнях. В море, совсем недалеко от берега, появляются дельфины. Это Вилли, Лилли и Малышка. Их совсем плохо видно среди этих сине – свинцовых валов с грязно – белыми гребнями. Но они там. И они уходят вместе с нами.
Мы идем через виноградник отца. Он весь, в каких-то воронках и рытвинах. Когда-то аккуратные и идеально ровные ряды виноградных кольев теперь покосились и местами повалены. Он погибает. Михалыч говорит с умирающими кустами и жалуется Ярославу Степанычу, что зима будет слишком холодная и слишком длинная, и он не сможет укрыть их все.
Нам нужно уходить. Для нас здесь все закончилось. Я не знаю точно, сколько нам придется пройти. И самое главное – я даже не знаю, куда мы идем.
Вдруг на прибрежном холме, который огибает степная дорога, я замечаю маму. Она стоит, как всегда, немного сутулясь, и смотрит нам вслед. Я боюсь, что она промокнет и замерзнет.
Прости меня, мама. Я, наверное, подвел тебя. Но я только хотел как лучше. Мы должны уходить. Так уж вышло. До наступления холодной ночи нам обязательно нужно добраться хоть до какого-то жилья и людей. Или места, которое может им стать для нас.
Ничего. Я сильный. Я смогу нести их всех. Столько, сколько будет нужно. Главное, увести подальше отсюда Лилли и Малышку. Снег усиливается, но от этого становится немного теплее. Я опять смотрю на Женьку.
Моя половинка. Привычно целую ее нос. Он мокрый и совсем холодный на этом пронзительном ветру. Больше всего мне страшно за тех, кто остался. Мурашка, мама, Федор Васильевич, Изольда Марковна. Мне обязательно нужно будет вернуться за ними. Я так боюсь, что их могут здесь обидеть. Я вернусь обязательно. За ними всеми. И я буду возвращаться к ним всегда. Но сейчас нам нужно идти вперед. Боцман отогрелся у меня на груди и, по-моему, собирается просто уснуть.
Это всегда дорога. Иногда она именно такая. И ведет нас от чего-то, зачем-то, и куда-то. Но там, на западе, среди фиолетовых туч мы видим вишнево – сиреневые проблески. Это устало пробивается закат солнца. Или там разыгралась гроза. Этот путь всегда скользкий. И можно упасть. Очень больно. Но это ничего. Женька садится рядом. Она тихонько растирает мне ушибленное колено. Потом расстегивает куртку и прячет под ней уже насквозь промокшую Фушку. Мы так и сидим все, и греем друг друга. Боцман виновато смотрит на нас и старательно вылизывает своим теплым шершавым языком наши с Женькой лица. От слез. Все. Мы встаем. Мы обязательно должны дойти дотемна, иначе дельфины потеряют нас из виду. Нужно идти.
Глава первая. Вилли
Вилли – это дельфин. Черноморский дельфин афалина. Прозвище свое он получил от заведующего матросской столовой, Иваныча. По своему хобби, Иваныч заядлый рыбак и мы часто встречались с ним в самых разных местах Донузлава.
Я со своими приборами и пробирками, и он с неизменными двумя спиннингами.
Именно он первый и обратил внимание на его не совсем обычную, продолговатую фигуру и прямо таки реактивную скорость.
Вилли действительно, просто летал под водой, впрочем, и над водой тоже. Наблюдая за ним в море, на фоне его довольно шустрых сородичей иногда казалось, что они просто застыли в воде.
В тот день дельфин увязался за мной и вместо того, чтобы как обычно после небольшой кормежки, игры с мячом и ритуала почесывания животика под названием «чух – чух» податься к стаду, он, чем-то сильно взбудораженный, носился вокруг меня на всем пути от приборной стойки в глубине озера до причала лаборатории.
Вот тогда-то Иваныч, немолодой уже поседевший усатый ворчун, поняв, что рыбалка на сегодня окончена, а какая же может быть рыбалка, если рядом плещется летающий ужас всех черноморских рыб и рыбешек, произнес ставшую впоследствии знаменитой фразу:
«Это кто тут у нас носится, как Мессершмитт?»
Вот так дельфин получил от Иваныча прозвище, а от меня свое имя:
Вилли.
Познакомились мы с Вилли при довольно странных обстоятельствах, которые впрочем, могли закончиться и вполне трагически.
С афалинами,