Карманный словарь иностранных слов… издаваемый Н. Кирилловым. В. Г. Белинский

176 стр.

      В русский язык по необходимости вошло множество иностранных слов, потому что в русскую жизнь вошло множество иностранных понятий и идей. Подобное явление не ново. Хотя из новейших европейских языков немецкий – язык коренной и самостоятельный, однако в него проникло множество греческих, латинских, французских и итальянских слов. Изобретать свои термины для выражения чужих понятий очень трудно, и вообще этот труд редко удается. Поэтому с новым понятием, которое один берет у другого, он берет и самое слово, выражающее это понятие. В этом действии видна справедливость: как бы в награду за понятие, рожденное народом, переходит к другим народам и слово, выражающее это понятие. В этом отношении все образованные народы – должники и вассалы древних греков и римлян, – и против нравственной зависимости этого рода, столь законной и справедливой, могут вооружаться только умы слабые и мелкие, увлекаемые ложным патриотизмом. Что за дело, какое и чье слово, лишь бы оно верно передавало заключенное в нем понятие! Из двух сходных слов, иностранного и родного, лучшее есть то, которое вернее выражает понятие. Языки голландский и английский всегда были, есть и будут богатейшими для выражения понятий, относящихся к мореплаванию и флоту вообще, так же как итальянский – для терминов по части искусств, в особенности музыки и живописи; французский – как язык общества; немецкий – как язык ученый и, в особенности, философский. Все народы меняются словами и занимают их друг у друга. В Западной Европе, по ее географическому положению, нет предмета, который дал бы понятие о степи, следовательно, нет и слова степь, и оттого во французский язык вошло русское слово steppe. Хорошо, когда иностранное понятие само собою переводится русским словом, и это слово, так сказать, само собою принимается: тогда нелепо было бы вводить иностранное слово. Но создатель и властелин языка – народ, общество: что принято ими, то безусловно хорошо; грамотеи должны безусловно покоряться их решению; общество не примет, например, побудки вместо инстинкта и сверкальцев вместо алмазов и брильянтов[1]. Что такое алмаз или брильянт, – это знает всякий стекольщик, почти всякий мужик; но что такое сверкальцы, – этого не знает ни одни русский человек… Нет ничего смешнее и нелепее книжных слов, столь любимых педантами. Пуристы боятся ненужного наводнения иностранных слов: опасение больше чем неосновательное! Ненужное слово никогда не удержится в языке, сколько ни старайтесь ввести его в употребление. Книжники старой, допетровской России употребляли слово аер; но оно и осталось в книгах, потому что в устах народа русское слово воздух было ничем не хуже какого-нибудь аера. Галломаны писывали: воздух ондируется[2], имажииация, и эти нелепости не удержались. Страж чистоты языка – не академия, не грамматика, не грамотеи, а дух народа…