Пётр и Петруша. Отсутствует

м!»

      Ну и закружил Пётр в тёмном лесу.

      Всю ночь кружил, а лесу конца-краю нет.

      Выехал Пётр на маленькую полянку и вдруг видит: сидит на пеньке солдат.

      «Ага, – думает Пётр, – солдат-то мой!»

      Пётр одним только глазом глянул на его шинельку и уже знает, какого он полка.

      А солдат этот в бегах был, в лесу прятался.

      – Здравствуй, служивый, – говорит ему Пётр.

      – Здравствуй, не знаю, кто ты таков, – отвечает солдат.

      – А я из царской свиты. Поехал с царём на охоту да и отстал, с дороги сбился. А ты откуда? Куда путь держишь?

      – Тебе-то что за надобность, откуда я да куда? – говорит солдат.

      – Да я по простоте спрашиваю, – говорит Пётр. – Может, дорогу мне покажешь.

      – А я сам с дороги сбился, – говорит солдат. – Домой на побывку ходил да и заплутался в этом лесу.

      – Ну, пойдём, будем вместе дорогу искать, – говорит Пётр. – Авось выберемся.

      И отправились. Пётр – на коне, а солдат – пеший.

      – Тебя как звать-то? – спрашивает царь.

      – Меня – Петром, – отвечает солдат. – А тебя?

      – А меня Петрушей, – говорит царь.

      – А по батюшке как? – спрашивает солдат.

      – А по батюшке Алексеич, – отвечает царь.

      – И меня Алексеич, – говорит солдат. – Значит, мы с тобой полные тёзки.

      – А ты откуда родом? – спрашивает царь.

      – Оттуда-то.

      – Ну и я тоже. Значит, мало что тёзки, а ещё и земляки. А что, земляк, – говорит ему царь Пётр, – как тебе в полку служится?

      – Служба-то ничего, – говорит солдат, – да полковник больно зол: чуть что не по нём – сейчас драться. Пуговицу вот потерял, так он меня за эту пуговицу му́кой замучил. Каждый день бил. Хоть плачь. Хоть беги.

      – А ты, верно, и сбежал? – говорит царь.

      Солдат и признался тут, что он бежавший.

      – Да ты не робей, царь, может, и простит, – говорит Пётр.

      А потом спрашивает:

      – А кто у вас полковник, кто ротный?

      Солдат ему всё толком и доложил: кто ротный, кто полковник.

      – А как, служивый, у вас в полку пища? – спрашивает Пётр. – Говядины по скольку варят? По уставу в котёл кладут?

      – Про устав одна слава идёт, – говорит солдат, – а говядина мимо плывёт.

      Пётр только головой покачал.

      – А кашу крутую варят? – опять спрашивает.

      – Какое там крутую? – говорит солдат. – Крупинка от крупинки за версту, на ложку и не поймать.

      – Да, плохая ваша жизнь, – говорит Пётр. – Я и сам сбежал бы от такой жизни!

      Долго ли, мало ли плутали они по лесу и увидели преогромную сосну.

      – Ну-ка, тёзка, – говорит Пётр солдату, – подержи моего коня, а я заберусь повыше, посмотрю, не видать ли где огонька.

      Забрался Пётр на самую вершину, поглядел туда, сюда: всюду тьма непроглядная, только в одной стороне, далеко-далеко, огонёк светится, может, в деревне где или в избушке лесничего.

      Слез Пётр на землю, вскочил на коня и говорит:

      – Садись, служивый, и ты, мой конь сильный, двоих увезёт.

      А солдат не соглашается.

      – Нет, – говорит, – я уж лучше пешком.

      Так и двинулись в путь, конный да пеший, два товарища.

      Долго ли, коротко ли – выехали к огоньку.

      Видят: стоит дом. Все окошки тёмные, а одно – наверху – светится.

      Дом высоким забором обнесён, нигде ни входа ни выхода.

      Постучались они. Стоят, ждут. Никто на стук не отвечает.

      Солдат и руками и ногами в ворота колотит, а всё равно никто на стук не выходит, никто не открывает. Только огонёк в верхнем окошке погас.

      «Ох, недоброе это место», – думает солдат.

      А потом говорит царю:

      – Послушай, тёзка, подсади-ка ты меня. Я через тын[1] перелезу.