ранее, чем сосчитаешь до шестидесяти шести, хотя чаще всего сгорает молча, не успев добраться до дна. Огонь ненасытен, он тянет кверху свои жаркие руки, требуя пищи, и раздраженно трещит, получив слишком мало.
Впрочем, для него всегда находится, чем поживиться, мусора в аду хватает. К тому же специфика работы носителей Отрицательной сущности (в просторечии – чертей) такова, что нет-нет да и принесешь с задания какую-нибудь незапланированную штуку, категорически запрещенную на территории Организации. То святая вода одежду закапает, то не в меру ретивый клиент ухитрится на прощание опустить в карман полевой формы записочку-напоминание со своим заказом, совершенно не заметив, что использовал в качестве бумаги церковный бланк «За здравие»… Что делать, приходится трудиться в сверхсложных условиях!
Кроме сжигания мусора карантинная камера прекрасно приспособлена для уничтожения материальных объектов, принадлежащих Организации, по указанию вышестоящего начальства. Вот как сегодня.
…«Глаз» № 1680! Приговор административного Совета: на переплавку! Следующий!..
Черные языки пламени весело заплясали в жаркой глубине, пожирая жесткий крылатый корпус «глаза» и разноцветные микросхемы. Последняя искра, взлетевшая к закопченному потолку, возвестила о кончине невидимого смертным электронного прибора, верой и правдой транслирующего в эфир все, попадающее в поле его зрения. Объективно и бескомпромиссно, без выходных и праздников, без купюр и комментариев. За что и поплатился.
Мы с толстяком черти опытные: я проживаю уже четвертую по счету жизнь, он – пятую. Оттого не шелохнулись, хотя затянувшаяся процедура нам уже успела порядком надоесть. Наша напарница, более молодая и чувствительная, устало склонила рожки и прикусила завитой кончик хвоста:
– Товарищ куратор… может, остальных не надо, а?
– Надо, Вторая, надо,– твердо ответил микрофон голосом курирующего администратора.– Они стали свидетелями дела особой секретности. А со свидетелями что делают? То-то и оно. Крепись, детка, немного осталось…
Очередной приговоренный, извлеченный из мешка, забился в когтистых ухватах утилизатора. Но на равнодушного, затянутого в несгораемый комбинезон палача пантомима не произвела никакого впечатления. «Глаз» был аккуратно водружен на край печи в ожидании своей трагической участи.
Все согласно инструкции. Чтоб ее…
Круглый зрачок-камера уставился на меня с немым укором и осветился изнутри. Вся прошедшая жизнь электронного наблюдателя побежала перед его мысленным взором, стремительно отображаясь в расширенном зрачке. По крайней мере, самые запомнившиеся моменты. А ну-ка, посмотрим…
Вот заросший шерстью мускулистый древний человек гонится за самкой и, споткнувшись, падает в яму-ловушку, расставленную лично, но не на себя любимого, а на вислозубого тигра. Очевидно, именно тогда и родилась поговорка «не рой яму другому». Предсмертная мудрость, ха-ха. Самка же от изумления теряет дар речи и в таком потрясенном виде достается какому-то дохлому на вид пареньку, сподобившемуся вовремя выскочить из кустов. Естественный отбор во всей красе.
Вот некое совершенно незнакомое мне широколобое бородатое создание в черном плаще азартно машет руками, что-то декламирует нараспев и заполучает на свою голову ливень, снег и солнечный удар одновременно. Все понятно, это и есть один из знаменитых древних первомагов Каперии. Перестарался, бывает.
А вот вообще умора: напыщенный хлыщ в бархатном кафтане подхватывает очаровательную девицу под локоток и, поигрывая завитыми усиками, заводит разговор о погоде. Да так ловко, что через секунду девица лишается почти всей одежды, орет благим матом и старается отбиться, но упорный малый, как ни в чем не бывало, продолжает показывать, откуда именно и куда движется грозовой фронт.
М-да, подборка воспоминаний впечатляет. Бедный, бедный приговоренный «глаз»! Не любоваться тебе больше пикантными сценками…
Виском я почувствовал тяжелый взгляд сотрудника карантинной камеры и резко обернулся. Оказывается, утилизатор оторвался от занимательного зрелища и потрясенно тычет в меня когтем:
– Это же ты! Там, на диване с девкой! Думал, прикроешь морду, и никто не узнает? Точно ты!
Наклонившись к самому зрачку, с ужасом убеждаюсь в его правоте. Я. Точнее, мой морок-дубликат, волею судьбы оказавшийся затейником по части совмещения куртуазного разговора о тучках и грубого животного секса.
Вот именно в этот момент жалость к «глазу» куда-то испарилась. Я легонько подтолкнул электронного предателя пальчиком в гудящее пламя, чтобы не мучился излишними подробностями, и, деловито отряхнув руки, тихонько шепнул в микрофон:
– Товарищ куратор!..
– Слушаю тебя, товарищ полевой работник инвентарный номер 437/138-5!
– Утилизатор узнал меня в зрачке «глаза»! Что делать?
Длинный расслабленный зевок вылетел из наушника.
– Да ничего,– равнодушно сообщил куратор.– Не напрягайся, Пятый. Как закончите, ему сотрут память, и все дела. Думаешь, первый раз подсматривает? У них в карантине своих