Алеша настойчиво гудел над ухом. – Вставай, пожалуйста, я больше не могу с ней.
Леонид заворочался на кровати, с трудом разлепил глаза. От резкого утреннего света мгновенно застучала в висках головная боль.
– С кем? Что случилось? – морщась, спросил он.
– Да с бабкой, – пояснил Алеша. – Она записку от матери нашла. Полтора часа уже вожусь: то капли подай, то в «Скорую» звони, то в милицию, то не надо ничего, оставьте меня в покое, дайте спокойно умереть.
– Какую записку?
Леня сел на постели, нашарил на полу тапочки. Противно ныли суставы, и страшно хотелось пить. Он взглянул на брата: Алеша доверчиво смотрел на него круглыми синими глазами, словно ни минуты не сомневался, что взрослый и умный брат сейчас поднимется и решит все проблемы.
– Что нам теперь делать? – требовательно спросил Алеша.
Леонид глухо застонал, поднялся и натянул футболку.
– Ладно, рассказывай, что тут случилось.
Из сбивчивого рассказа Алеши и невнятной ругани Валентины Васильевны, возлежавшей в спальне с холодным компрессом на голове, Леня уяснил следующее. Последний материнский ухажер, Аркадий Петрович, имя которого так часто звучало в доме последние полгода, вчера вечером отбыл торгпредом в Польшу. Лариса отправилась вместе с ним в качестве законной супруги. Сделала она это тайно, чтобы избежать неминуемого скандала с властной старухой. Проснувшись утром, Валентина Васильевна обнаружила на столе записку, начинавшуюся словами: «Мама, когда ты прочтешь это письмо…» Однако оказалось, что это не сообщение о задуманном суициде, а прощальное письмо. Лариса просила простить ее и пожелать ей счастья, а матери вверяла заботу о своих взрослых детях.
– Мерзавка! – стонала Валентина Васильевна, катая седую голову по подушке. – Вильнула хвостом и ускакала. На все наплевала: на дом, на детей, на меня, старую. Ах, паршивка!
– Ну ладно, бабуля, не расстраивайся так, – примирительно говорил Алеша, гладя ее по руке. – Что, мы без нее не проживем? Мы с Ленькой уже взрослые.
– Да как мы проживем-то на мою пенсию? – Валентина Васильевна приподнялась на кровати, воинственно потрясая сжатым кулаком. – Ты школьник еще, потом в институт пойдешь… На стипендию много не накушаешь. А этот… – она махнула рукой в сторону Леонида. – Только и знает, что по кабакам шляться. Помощи никакой… Ох, плохо мне! Ой, сердце!
Старуха откинулась на подушку и принялась хватать бледными губами воздух. Алеша, покосившись на застывшего в дверях комнаты брата, бросился к столу и принялся капать в рюмку корвалол. Но, так и не докапав, бросил пузырек, кинулся обратно к бабушке, приговаривая что-то ласковое. Наконец топнул ногой и выкрикнул:
– Все, я иду звонить в «Скорую»!
– Не смей! – хрипела Валентина Васильевна. – В каталажку сдать меня хотите, а? Избавиться? Думаете, мать сплавили, теперь бабку выставим и устроим тут притон из квартиры?
– Бабуля, что ты такое говоришь! – в отчаянии взвыл Алеша. – Мы же тебя любим!
Леня, казалось, безучастно наблюдал за происходящим.