Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать,
Кто, уловив лишь рисунка черту, лишь созвучье, лишь слово,
Целое с ним вовлекает созданье в наш мир удивленный.
Новое миросознание – всегда чудо, т. е. нечто сверхприродное и непредысчисляемое, к нему можно только готовить себя и молиться о нем, его нельзя искусственно придумывать или конструировать, оно явится неизвестно когда, явится как свет или огонь, или вырастет, как дерево.
В 1992 году в журнале «Юность» было опубликовано эссе под названием «Древо России». Его автор, пятидесятипятилетний историк и археолог Д. А. Мачинский, был к тому времени не только хорошо известным в научных кругах сотрудником Эрмитажа – на его циклы лекций о русской истории и литературе в разных аудиториях города собиралась многочисленная публика. Этот текст писался как часть целого, в котором Д. А. Мачинский замышлял обобщить свое видение процессов, с глубокой древности протекавших на территории будущего Российского государства и приведших к его оформлению. Он дает многое для понимания характера и направленности научного поиска его автора, показывая, что его необычайно широкие и во временном, и в пространственном смысле исследовательские интересы – от Южной Сибири до Северного Причерноморья и Эгеиды, от Дуная до Балтики, от эпохи ранней бронзы до эпохи переселения народов и раннего Средневековья – были не произвольным набором тем чрезвычайно эрудированного ученого, но арсеналом средств, с помощью которых он стремился решить главную для себя задачу – обнаружить начала, корни «древа России», понять особенности его роста и, наконец, уловить условия поддержания его в жизнеспособном состоянии. Последнее представляет собой высшую интенцию раздумий, основанных на изучении истории, – попытку, опираясь на диагностику прошлого, избавить «древо» от застарелых болезней, защитить от новых и тем самым обеспечить его здоровое существование в будущем. Эта по существу историософская забота о будущем России прочитывается во многих работах Д. А. Мачинского, особенно в обобщающих статьях последнего периода, но нигде ее суть не была выражена так компактно, всеобъемлюще и доходчиво и при этом в таком оптимистическом ключе, как в той публикации в «Юности».
Оптимистическая тональность и устремленность в будущее исчерпывающе объясняются временем написания этого текста, когда Россия, оказавшись на обломках советской империи, должна была выйти из состояния распада и застоя, заново осознать самое себя и нащупать новые пути. Это было время открытых возможностей, и не удивительно, что оно вызвало к жизни самые разные попытки осмысления того, куда и как двигаться (вспомним, к примеру, знаменитую статью А. И. Солженицына «Как нам обустроить Россию»). Конечно же, все они обращались, как к своему источнику, к дореволюционной истории России, и это само по себе показывает, что советский период рассматривался как уклонение от магистрального пути русской истории, как заблуждение и морок, приведшие на грань распада, а точнее – как выпадение из времени и из истории.
Общее для времени стремление вновь найти себя в контексте русской истории, заново установить связи с золотым фондом русской культуры в случае Д. А. Мачинского имело несколько особенностей. Первая касалась широты обзора прошлого. В силу профессиональной подготовки ученый подошел к проблеме, не ограничившись исследованием ствола, но стал продвигаться вглубь и вширь, желая разобраться в особенностях корневой системы древа России. И трудно сказать, что было в начале: профессиональные ли занятия привели к обобщениям историософского характера, естественным образом спроецированным в будущее, или изначальное, данное судьбой вопрошание о судьбах России подтолкнуло его уже в юности к выбору определенных тем для исследования. В пользу второго, пожалуй, свидетельствует совершенно особый опыт русской культуры, который отличал Д. А. Мачинского от большинства современников, в том числе тех, кто размышлял на тему будущего России. Личность Д. А. Мачинского, как отмечали многие, была живой связью между железным веком, в котором протекала его жизнь, и веком Серебряным, где находились его физические и духовные корни. Действительно, по своему происхождению он был отпрыском Серебряного века, чудом уцелевшим в пожарах столетия (о своей многочисленной родне Д. А. Мачинский замечательно написал в посвященной дочери и изданной посмертно книге «Сага об Анне»). Но само по себе это обстоятельство не имело бы такого значения без раннего осознания им значения русской культуры и прямого отождествления себя с ней через язык поэзии, который стал для него родным языком. Именно в этом, а вовсе не в феноменальной памяти крылась уникальная способность Д. А. обильно читать по памяти русских поэтов. В «годы безвременья» русская поэзия оставалась живой водой ушедшей с поверхности жизни русской культуры.
Это обстоятельство, возможно, объясняет феномен Мачинского-исследователя. Поэзия как особый провидческий орган русской культуры воспитала в нем потребность и пристрастие к постижению русской судьбы. А присущее ей стремление «за все пределы» сообщало этим поискам космоонтологическую окраску, потребность в осмыслении вопросов бытия во всемирном масштабе, в чем уже