а чуть ли не вся нация, доведенная до такого состояния всей предшествующей социальной политикой, которая не учитывала ни местных особенностей, ни въевшегося в плоть и кровь религиозного фанатизма. И, прежде всего, особого воспитания, возводящего для большинства совершенно абстрактное понятие ничем и никем не ограниченной свободы в культ. Не привыкшее к организованной деятельности, большинство населения вело тот образ жизни, который казался ему наиболее правильным: каждый за себя, один Аллах за всех. Грабить собственное государство, которое было воплощением насилия и унижения еще со времен депортации практически всего населения, здесь считалось доблестью, так же, как и противостоять любом попыткам навести какой-либо порядок, неважно, конституционный или, хотя бы, разумный. Вместе с суверенитетом молодежь, легко управляемая и направляемая твердой рукой тех, кто всеми правдами и неправдами рвался к власти, получила горы оружия, которым не замедлила воспользовались. Огромные деньги, пропитанные запахом нефти, сделали свое дело: люди оказались заложниками природных богатств. Их оказалось нетрудно убедить в том, что Россия и каждый русский – тот самый враг, который покушается на национальное достоинство, религиозные убеждения чеченцев, и стремится во что бы то ни стало поработить гордую нацию. Здесь воевали все. Кто за деньги, и таких было большинство, кто – по принуждению, а кто и просто из солидарности и от безысходности: какая никакая, а все-таки работа.
Их, шестерых доставили на блокпост, только что оборудованный на дороге, ведущей в сторону Аргуна. Здесь не было ничего, кроме нагромождения бетонных глыб и кузова покореженного «Урала», в котором предстояло жить. Рядом поставили приданный БТР. За неделю до этого с него сняли все, кроме пулемета, и притащили на буксире. Выгрузив свое имущество, состоявшее из вещмешков с личными вещами, нескольких канистр с водой, оружия, продуктов питания и ящиков с боеприпасами и сигнальными ракетами, они остались одни посреди пустынной дороги – без техники, без связи. Если не считать допотопную рацию, которую Вовка Погорелов, которого еще дома все называли Вованом, стащил на каком-то складе.
Здесь предстояло провести три недели. Потом их должны были прикомандировать к одному из райотделов. С одной стороны от дороги был пологий склон высокого холма, который где-то дальше переходил в предгорье, с другой – заросли кустарника, спускавшиеся к небольшой речке, больше похожей в эту зимнюю пору на ручей. Вдалеке виднелся какой-то населенный пункт – то ли крохотная деревня, то ли хутор – давно обезлюдевший. Даже воя голодных бродячих собак не доносилось оттуда.
Только здесь, оставшись наедине с самими собою, в постоянном ожидании нападения боевиков, о хитрости и беспощадности которых их предупредили еще в Моздоке, они впервые познакомились по-настоящему. Самым старшим и по возрасту, и по званию оказался отставной армейский капитан Александр Востриков, зачисленный в ОМОН в самый канун