Кюйер – Апо / Kuiller – Hapo. Жорж Куртелин

итывал корректуру «Кюийер-Апо» («Комическая история китайца в Париже»), он вдруг почувствовал, что наступил момент отправиться восвояси, если он не хочет показаться смешным. Итак, он поднялся со своего места и, протянув руку для рукопожатия двум помощникам репортёра и приведя их в замешательство от чрезмерного проявления учтивости, собрался покинуть отделы «Литературного леопарда». Разогретая докрасна печь и жалкое меланхоличное существо, которое дремало подле неё, поджаривая дряхлые подошвы своих сапог, наполняли вестибюль совместным звонким гулом. Шантуан дотронулся до плеча мужчины, который прыжком вскочил на ноги; тем же простым и красноречивым жестом, которым он раскрыл бы свои карты на столе «баккара», Шантуан раскрыл под его носом прочитанную пачку корректуры и произнёс буквально следующее:

      «Вот!»

      Да, именно так он и сказал: «Вот!» Но это короткое «вот!», само по себе, поведало больше, чем длинная поэма и даже больше, чем совершенный сонет. Он был безупречно вежлив и без преувеличения высокомерен. Это было изощрённое «вот!», сложное и не поддающееся анализу, принадлежащее человеку, которого не может ослепить мелкое и глупое тщеславие, но которому не чуждо чувство надлежащей дистанции; «вот!», гордое и мягкое в одно и то же время, человека, который сумел рассказать о невероятных приключениях китайца Кюийер-Апо и проза которого, на следующий день, озарит колонки «Литературного леопарда».

      Потом он вышел.

      Поскольку шёл дождь и лёгкий ветерок на Монмартре навеял только половину двенадцатого ночи, он зашёл в пивную и залил пивом свою горячку. Там он заграбастал все газеты. Он жадно их проглотил и осудил как бесцветные, скудные на фантазию и изобретательность и лишённые некой смачной изюминки, которой, в особенности, отличался «Кюийер-Апо». Однако к удовлетворению, которое ему доставляло это открытие, примешивалась доля горечи; он сожалел, что не потребовал второй экземпляр корректуры, которой насладился бы в своё удовольствие в двадцать первый раз. Поскольку вид первого отпечатанного экземпляра пьянил и возбуждал Шантуана не меньше, чем когда-то пьянил и возбуждал поцелуй его первой любовницы.

      В пивную вошёл друг, которого привёл сюда случай.

      Шантуан предложил ему кружку пива и по истечении нескольких минут оживлённого и возбуждённого разговора небрежно произнёс:

      «Кстати, в завтрашнем «Литературном леопарде» выйдет моя статья».

      Друг был настоящей скотиной. Он приветствовал это откровение великолепным раскатом смеха, продемонстрировав таким образом лестный критерий уровня почтения, с которым он относился к Шантуану. И в то время, как униженный автор спрашивал: «С чего это ты развеселился, идиот этакий?», он осушал залитые слезами глаза и отказывался отвечать, будучи человеком воспитанным, который не может себе позволить затруднительные пояснения. И даже начал успокаиваться, когда новое мимолётное видение выдающегося ума в лице Шантуана вызвало повторный приступ раскатистого смеха. Он опрокинулся на спинку стула и голосом, сдавленным радостью, повторял многократно: «Литература!..Литература!..» – и протягивал руку по направлению к безмолвному и потрясённому лицу автора Кюийер-Апо.

      Всё это ввело Шантуана в задумчивость. Он вернулся домой во власти грустных мыслей. Встреча с другом внезапно открыла новые горизонты: пугающий вид на человеческую жестокость.

      Он улёгся в постель в поисках сна, который от него ускользал. Однако смутная дрёма, которой ему, в конце концов, удалось добиться своим упорством, пришла вместе с невероятным кошмаром: он увидел директорский кабинет «Литературного леопарда»; он узнал директора – человека с багровым лицом, отмеченным непрерывным недовольством; и вокруг этой важной персоны – банда! омерзительная и злобная орава собратьев, орущих ему в уши во всю глотку: «Шантуан – скотина! кретин! Его история «Кюийер-Апо» это совершенная глупость! Надо вышвырнуть его за дверь «Литературного леопарда!»