а уже не чувствовала своей руки, только горячее пульсирующее тепло внизу живота, похожего теперь на луковицу тюльпана, готовую вот-вот дать росток, а его голос становился все ниже и тише:
…Я хотел бы уйти, но поздно,
Мы навеки должны быть вместе,
Для меня ты всего лишь проза,
Для тебя я, похоже, песня…
Она задохнулась от восторга, готовая и в самом деле умереть, сейчас, немедленно, после того, как раскроется цветок…
– Царица… Моя царица…
Мужчин у нее было много, и счастье они дарили по-разному. Первоцветы давно были сорваны, а она именно так и ощущала оргазм: словно распускающийся в животе цветок. Сегодня это был тюльпан, внезапно вернувшаяся весна после того, как и розы были сорваны.
Огромный красный тюльпан. Ей показалось вдруг, что вернулась юность. И что жизнь можно начать заново. Завтра от нее ждут ответа. И теперь она его знает…
…Опять этот сон. И росток тюльпана в животе, едва проклюнувшись, вянет, а потом стремительно гниет, отчего появляется тупая боль. Она возвращается каждый раз после этого сна, поначалу такого сладкого, что просыпаться не хочется. А хочется досмотреть его до конца. Но в конце всегда боль. И разочарование. У счастья открытый финал. Она так и не успела его познать.
А это забавно: счастье с открытым финалом. Все для счастья есть: дом, достаток, видный мужчина, самодостаточный, при деньгах. Остальное можно дофантазировать. Бывшие подруги, должно быть, завидуют, ведь над ее жизнью теперь завеса тайны, и это еще больше разжигает любопытство. Видимость успешности – символ нашего времени. Посмотрите, какая я крутая! А в животе у меня сгнивший росток тюльпана и почти ежедневная утренняя боль. Исключение – ночи без сновидений, когда проваливаешься в забытье, как в глубокий колодец, из которого не видно звезд, потому что небо затянуто тучами.
Она открыла глаза и невольно застонала. Каждый новый день приносил боль. Глоток воздуха – глоток боли. Лучше бы вообще не дышать, но смерть так любит играть в прятки с теми, кто сам ее ищет. Растягивает муку, чтобы, как обычно, заставить бесконечно страдать, прежде чем подарить такую долгожданную свободу.
Десять лет прошло, и где все? От романтики и новых надежд остались только кости в сгнившем гробу под могильной плитой на Новодевичьем кладбище, да оранжевое вино со вкусом тлена. Хотя все находят в нем нотки меда, персика и миндаля. Нет, это горечь не миндаля, а тлена. Для тех, кто знает, из какого сорта винограда это вино. Он созрел не на лозе, а в раненом сердце, и давили его не ногами, чтобы брызнул сок, а тисками ревности. А потом это вино бродило долгие десять лет, прежде чем опьянить. И это опьянение не веселит, а скорее, погружает в мрачное забытье.
Оно не оранжевое, как говорят, это ржавчина с могильного креста или разбавленная водой кровь, налитая в пузатые бокалы.
Для меня ты всего лишь проза,
Для тебя я, похоже, песня.
Которая оборвалась на самой высокой ноте. Захлебнулась кровью. Сколько можно терпеть?! У истории должен быть конец: месть с открытым финалом – это совсем уж невыносимо. Изматывает хуже, чем ожидание посадки на самолет, когда на руках уже заветный талон с номером ворот. А они закрыты. И на табло нет главного: когда же?
Виноград созрел и собран, из него выдавили сок и загрузили вместе с мезгой в квеври. Вино вызрело, пора разливать его по бутылкам и подавать на стол.
Немного осталось. Она придет, та, которую не звали, но без этой гостьи месть так и останется с открытым финалом. Она, похоже, уже пришла. Смерть здесь, в этом доме.
Среди новых гостей шато появилось знакомое лицо. Которое за десять лет, само собой, изменилось. Или его изменили. Но у оранжевого вина, их гордости, появился горький привкус тлена. Словно в квеври, где вызревало это вино, попала сгнившая доска от гроба на Новодевичьем.
Кто знает, может, это и есть последний весенний рассвет их шато? Не крайний, как модно говорить, а именно последний. Потому что новой весны не будет.
Глава 1
– Напиши мне в WhatsApp, когда приземлишься. Хорошо?
Она кивнула.
– Ну, все, ма, я побежала. – И Машка исчезла за стеклянными дверями метро, проглотившее ее не жуя: толпы на входе, которой оно давилось каждое рабочее утро, не было.
Инна встречалась с дочерью по выходным. Встреча на ходу, как всегда. У двадцатилетних столько дел, что главный подарок, который им могут сделать родители, – это не иметь проблем. Чтобы можно было ограничиться звонком раз в неделю и краткими вбросами в месенджер: «как дела?», «все в порядке?», «у меня тоже», «заеду как-нибудь». Даже материальное эту молодежь не очень-то интересует: квартиры, машины, банковские счета. У них, таких юных и дерзких, все с собой, в рюкзаке за спиной, все необходимое для их молодой, стремительной жизни.
А у нее после развода – бездна свободного времени. После того, как Машка съехала к своему парню и работа стала в основном по удаленке. В издательстве надо появляться два раза в неделю, все остальное можно сделать дома,