было. Вера достала из сумки папку, из ящика стола, отомкнув замок, картотеку и приступила к работе. Она бегло просматривала страницы рукописи и те из них, которые нельзя было использовать, отправляла в мусорную корзину. Никакого сожаления при этом она не испытывала, хотя некогда любовно шлифовала каждую строчку. Год назад такое отношение к собственноручно написанному, выстраданному было немыслимо, но сейчас все изменилось, и виной тому Катерина. Спасибо ей.
С одноклассницей они встретились в переходе под Пушкинской площадью.
– Верка!
– Катя?
– Как живешь, подружка?
Вот еще новость. Никогда Катерина ее за подружку не числила. Хотя, была бы признанная школьная красавица малость поумней, не чуралась бы общения с невзрачной одноклассницей, ибо безликость последней подчеркивала бы привлекательность первой. Это еще Мопассан доказал. Но Катерина французскую классику не читала, как, впрочем, и русскую, на уроках литературы демонстрируя вопиющее невежество.
Живейший интерес одноклассницы нашел объяснение, когда подошли к концу дежурные вопросы и ответы, вместившие несколько лет, пролетевших со времени окончания десятого класса. Катерина не столько слушала, сколько тарахтела о себе. Работает секретарем в фирме. Работа ничего, только мужики прохода не дают, козлы вонючие, о женитьбе не заикаются, все бы на халявку попользоваться, истинно козлы!
– Слушай, а чего тебя в библиотеку занесло? Говорили, ты в «пед» поступила, потом английский преподавала.
Вера повела плечом. Распространяться об этом она не хотела. Не вышло из нее учительницы. Шантрапу нынешнюю надо в строгости держать, тогда и успеваемость будет, и дисциплина. А она себя поставить, как надо, не смогла. Ученики над ней издевались с недюжинной изобретательностью и свойственной детям жестокостью. Она крепилась, но потом ушла, предпочтя пыльные библиотечные закоулки шумным коридорам и светлым школьным классам.
– Помоги, а?
– Что случилось? – опасливо спросила Вера, не знавшая в себе сил, достаточных для помощи кому-нибудь, кроме дворовой кошки, которую она подкармливала, но которую не могла взять в дом, поскольку мать была категорически против.
– Тут такое дело…
Не к ночи помянутые козлы в мужском обличье совершенно достали Катерину. Разуверившись в сослуживцах и случайных знакомых из случайных компаний, она решила внести коррективы в свои матримониальные планы. Не надеясь на встречу с состоятельным местным папиком, потому что все наши папики уже расхватаны теми, кто пошустрее, Катерина обратила свой взор на Запад, Восток (японцы такие вежливые), Север (пускай скандинавы сдержанные, зато щедрые) и Юг (только никаких африканцев). Лучше всего, конечно, заполучить какого-нибудь американца – хоть из Северной Америки, хоть из Южной. Там законы правильные. Ей только колечко надеть, там уж она своего не упустит!
Довольно скоро, однако, выяснилось, что все не так просто. Внешностью ее природа не обидела, с фотографиями проблем нет, но господа иностранцы, видите ли, не только посмотреть хотят на будущую половину, а тут уж она постаралась – настоящая русская красавица, работящая да покладистая, им еще поговорить охота. А с языками у нее туго.
– Поможешь? – и одноклассница, ухватив Веру за рукав, потащила ее по переходу.
Пять минут спустя они сидели за отдельным столиком в пиццерии, и Вера читала всплывшее на экране планшета состряпанное Катериной письмо. И думала, как помягче сказать, что сочинение это способно лишь отпугнуть потенциального жениха. Безграмотно – это полбеды, ошибки можно поправить. Написанное никуда не годилось по другой причине – примитивно, напористо и ни капли лирики.
– Ну как? – спросила одноклассница, с жадностью поглощавшая пиццу «Маргариту».
– Понимаешь, Катя…
Вера старалась быть тактичной, но Катерина все же обиделась, хотя чуть погодя была вынуждена признать, что в сказанном есть резон.
– Может быть… – проговорила она, забыв про недоеденную лепешку, украшенную помидорами с корочкой расплавленного сыра.
Вера не стала рассказывать, что уже несколько лет каждый вечер проводит за письменным столом, создавая роман за романом. Правда, творения ее никак не найдут издателя, куда бы она их не посылала. Обычно рукописи исчезали, будто их и не было. Вера не удивлялась, помня о стандартной формулировке: «Рукописи не рецензируются и не возвращаются». Но несколько раз ей звонили, просили зайти. Она собиралась с духом и шла, как на Голгофу. Поднаторевшие в выпуске «сентиментальных», «любовных», ««розовых» (как ни назови, суть не меняется) романов редакторы начинали толковать ей, что стиль, слог, композиция и прочая, прочая – это еще не все. Эротика нужна! Сцены чувственной страсти – чем откровенней, тем лучше. Этого хочет замордованная бытом простая русская женщина! Она выслушивала эти разглагольствования, забирала рукопись и честно пыталась «заземлить» любовные эпизоды, но получалось либо беспомощно, либо пошло. И тогда, не изменив ни слова, она отправляла рукопись в другое издательств, надеясь, что уж здесь-то дадут оценку ее высокохудожественным текстам и возвышенным