принятого читательской аудиторией от мала до велика, его автор Роберт Штильмарк решил не изменять своему излюбленному жанру и создал в нём ещё два произведения, на сей раз на документальном материале. Но если первое – «Повесть о страннике российском» – обильно сдобрил вымышленными сюжетными линиями и эпизодами, то второе – «Крылатый пленник» – выдержал в строго заданных рамках, обозначенных в подзаголовке: быль о приключениях советского лётчика. «В повести нашей нет ни выдуманных героев, ни выдуманных сцен, ни выдуманных переживаний», – напоминает он читателю в кульминационный момент своего повествования.
В дневнике писателя за 1960 год сохранилась лаконичная запись: «Сдал 202 стр. в „Смену“ в 17 часов 26 мая, как обещал. Хвост с 203 по 214 доставил 30 мая». А буквально через неделю ещё одна: «Странно, что всё это не выдумка, как „Наследник“».
И действительно, абсолютно документальная, скрупулёзно записанная со слов самого героя повесть, которую её создатель образно охарактеризовал так: «Наши строки – кинообъектив и магнитофон, способные фиксировать прошлое», – воспринимается как искусное беллетристическое творение признанного мастера сюжетосложения, истинного сочинителя в самом высоком смысле этого слова. Скажем больше: «Крылатый пленник» завершает своеобразный триптих, демонстрируя способность автора виртуозно выстраивать интригу даже на материале, не допускающем никакой фантазии. Впрочем, у настоящего художника она проявляется порой самым неожиданным образом. Прочтите внимательно эпизод, описывающий последние сутки гитлеровского режима. Вечером 30 апреля возвращается вроде бы уже исчезнувший окончательно лагерный конвой. Потом через город идут разрозненные группы немецких солдат. Жизнь продолжает висеть на волоске, хотя конец многолетнего кошмара неотвратим. Главному герою приходится быть начеку и провести всю ночь на наблюдательном пункте с пистолетом в руке. Казалось бы, простое, почти документальное описание действительности. Но автор, блестяще знавший традиции европейской культуры, тонкими аллегорическими штрихами рисует современную, реалистическую картину Вальпургиевой ночи, когда нечистая сила с сумерками собирается воедино, обретает временную силу, а затем бесславно растворяется с первомайским рассветом. Так и здесь: уже утром освободительные войска вступают в город, неся людям мир и покой.
Увы, с приключенческими произведениями иногда судьба играет злые шутки: они сами становятся субъектами приключений. Роберту Штильмарку уже довелось убедиться в этом на примере «Наследника из Калькутты». Но там его ждал вполне счастливый конец, а «Крылатого пленника» постигла совсем другая участь.
Журнал «Смена», заказавший повесть, печатать её отказался. Тогда писатель обратился в издательство «Молодая гвардия», где к сюжету вроде бы проявили интерес и даже предложили его расширить. Это видно из дневниковой записи от 19 января 1961 года: «Нынче вновь приступаю к „Крылатому пленнику“… надо дать в „Молодую гвардию“ 1-го мая. В их напечатанном издательском плане вещь поставлена на 61-й год». Но буквально через четыре дня горькое добавление: «Позвонил С. Г. Жемайтису в „Молодую гвардию“. Говорит, что план им урезали, заключать договора на несданную работу не могут. Стоит ли и приниматься?»
И рукопись в первоначальном объёме в 214 машинописных страниц отправилась в архив писателя, где пролежала все эти годы. Впрочем, попытки обнародовать её автор предпринимал. В письме своему лагерному другу Виктору Мироновичу Довбне в июле 1964 года он сетует: «Отнёс „Крылатого пленника“ в „Юность“. Крутят носами».
Здесь следует сделать небольшое пояснение. Журнал «Юность» в то время возглавлял Борис Полевой, по-настоящему прославившийся «Повестью о настоящем человеке», где воспел подвиг советского лётчика Алексея Маресьева. Того самого Маресьева, который в реальной жизни заменил в боевом строю выбывшего из него 8 июня 1943 года главного героя «Крылатого пленника». Снова обратимся к дневнику Роберта Штильмарка: «…сверяю „Повесть о настоящем человеке“ Полевого со Славкиным рассказом. „Повесть“ фактически неточна, оказывается, но очень хорошо написана и se non è vero, è ben trovato (если это не правда, то хорошо придумано)» (8 апреля 1960 года).
Казалось бы, главный редактор «Юности» должен был порадоваться подобному, выражаясь словами Пушкина, «странному сближению» и ухватиться за принесённую рукопись, но, «покрутив носом», он её отклонил.
Трудно сегодня объяснить причину такого неприятия увлекательной были о приключениях советского лётчика литературным истеблишментом, однако любому, жившему в то время, не могут не прийти в голову достаточно простые мысли.
Великая Отечественная война породила собственную мифологию задолго до своего завершения. В соответствии с ней каждый военнопленный считался предателем, поскольку советский человек, тем более офицер и коммунист, не должен живым попадать во вражеские руки: если перед угрозой пленения ты не сумел себя уничтожить, значит, у тебя есть какая-то задняя мысль. Лет двадцать ушло на то, чтобы признать героями таких бесспорных патриотов, как разведчик Рихард Зорге или участники движения Сопротивления во Франции и Италии Василий Порик и Фёдор Полетаев. На рубеже 50–60-х годов, когда создавался «Крылатый пленник», даже они продолжали