исключение. Каждое утро, проснувшись, я совершаю небольшую прогулку, шествуя в высшей степени элегантно – совсем не так, как ещё один здешний обитатель, с которым вам, должно быть, ещё предстоит познакомиться – тут уж ничего не поделаешь. Так вот, я соскальзываю с верха дедушкиных часов в прихожей и иду сюда. Наша кухарка Берта в этот момент уже наливает свежие сливки в прекрасное китайское блюдечко с золотой каёмочкой. Это блюдце все так и называют – Принцессино блюдечко. Принцесса – это я, если вы вдруг не поняли. Вы за мной поспеваете? Впрочем, не надейтесь, что я стану под вас подстраиваться.
Я застыла в дверях, ожидая… Чего, собственно, я ждала? Объяснений? Того, что Берта опомнится? Нет! Я ждала своих сливок. Точка. Что в этом сложного? Я, Принцесса, по утрам пью свежие сливки, подаваемые на специальном блюдце. Ясно как день.
Берта смотрела на меня. Я смотрела на Берту. Берта – крупная, крепкая женщина с круглым лицом, довольно симпатичная. Она вполне сносный представитель человеческого рода, и мы с ней неплохо ладили до сегодняшнего дня.
– Что такое с тобой? – спросила она.
Я не шелохнулась. Разве что пара усиков подрагивала на лёгком ветерке, дующем из прихожей. Усы у меня очаровательные – своего рода завершающий штрих ко всему облику. Кроме того, они очень чувствительны. Я бы, пожалуй, не стала упоминать, что они подрагивали, но… зеркала нет. Настроение у меня – столь благодушное в момент пробуждения – быстро портилось.
– Не сердись, – сказала Берта. – Я не виновата.
И что? Какое это имеет значение? Разве я ищу виноватых или допытываюсь о причинах? Или, может…
В этот момент в кухню из двери, ведущей в жилые помещения, вошла мама.
– Доброе утро, Берта, – поздоровалась она, оглядываясь. – Ты с кем-то разговари- вала?
Кухарка кивнула в мою сторону. Не стану спорить – у некоторых людей есть милые движения, и вот этот кивок подбородком – одно из моих любимых.
Мама рассмеялась:
– Я тоже так постоянно делаю.
Я не поняла, в чём соль. Ну да – мама со мной разговаривает. Что в этом смешного? Мы с ней подруги. Она рассказывает мне много такого, чего никому больше не стала бы. Вот почему я знаю, что Блэкберри Хилл – это принадлежащая нам гостиница. Когда я говорю «нам», я имею в виду себя, маму и двойняшек Хармони и Бро, у которых сейчас что-то вроде каникул, и, наверное, ещё одно существо, которое я уже упоминала, хотя уж оно-то этого точно не заслужило, потому что только и делает, что нас объедает и… Так на чём я остановилась? Ах да: гостиница. Дела идут плохо – мне мама недавно вечером так сказала, когда мы сидели у камина в небольшом кабинете. Деньги, которые должны поступить на наш счёт, всё ещё заблокированы судом, и с каждым днём всё только сильнее запутывается.
– Нам нужны постояльцы, Принцессочка. Много постояльцев. Ну ты сама пони- маешь…
Да, понимаю. Сейчас конец зимы. Снег тает, превращаясь в слякоть и грязь. В кухонное окно мне видно то, что осталось от большого белого снеговика, которого слепили Хармони и Бро. Сейчас он осел и скособочился, а его бок весь расписан жёлтыми зигзагообразными линиями – следами гигиенических повадок одного типа. Сама я довольно редко выхожу из дома, а уж в слякоть – тем более. Позволить грязи облепить мою шубку? Что может быть ужаснее?!
Пошёл дождь. Он забарабанил по крыше, по стеклу потекли струйки воды.
– Думаю, Принцесса на меня сердится, – пояснила Берта. – Сегодня нет сливок.
– Как так? – удивилась мама.
– Понятия не имею. Когда я ухожу днём, я выставляю пустые бутылки на заднее крыльцо, а Уолтер всегда меняет их на полные ещё до моего появления здесь утром: два галлона парного молока и пинту сливок.
– А кто такой Уолтер?
– Это наёмный работник мистера Дуна. Ну, скорее, наёмный ребёнок: ему всего-то лет семнадцать-восемнадцать на вид.
Мама открыла заднюю дверь. На крыльце стояли две большие и одна маленькая стеклянные бутылки. Они были пусты. И что теперь? Если мы куда-то и продвинулись, то это совсем не заметно. Мама закрыла дверь.
– Может, у коров выходной, – проговорила она.
Берта засмеялась. Видимо, это опять была шутка такая. Мама тоже рассмеялась. Иногда она смеётся над собственными шутками. Мама, когда смеётся, очень красивая. Да, собственно, она вообще очень красивая. У неё изумительные глаза – большие, тёмные и задумчивые. Разумеется, до моих им далеко – надеюсь, вы понимаете. Я рада вам, но не ждите, что я буду всё разжёвывать.
– Вообще-то у него всего одна корова, – сказала Берта. – И выходных у неё не бывает.
– У мистера Дуна всего одна корова?
– Зато она Эмсворт.
– Эмсворт? – переспросила мама. – Это такая порода? Никогда не слышала.
Кухарка покачала головой.
– Нет, не порода. Она пра-пра-пра-пра… не знаю, сколько «пра» нужно там вставить… одна из праправнучек Леди Эмсворт, самой знаменитой коровы, когда-либо жившей в наших Зелёных горах. Её зовут Сладкая Леди Эм – такое уж у неё молоко сладкое.
Покосившись