им в обессиливших руках. Через какое-то время под тёплыми ветрами она растаяла, заполнив водой образованные ей же углубления, а с горы открылась удивительная панорама – на севере, под лучами солнца, блистал километровой высоты айсберг! Продавив своей чудовищной массой углубление, он остановился и начал разрушаться.
Одно из племён, кочующих от засухи с пожарищами, увидев такое чудо и долгожданную влагу, решило здесь обосноваться. Обилие талой воды привлекало не только людей – звери и птицы занесли сюда семена растений и икринки, а когда айсберг полностью растаял – образовалось огромное озеро с множеством рыбы; берегами, поросшими пышной растительностью, где обитали многочисленные животные и гнездились разнообразные пернатые. Пришельцы нарекли водоём «Чудо-озеро», а сами стали называться чудью. Многие лета жили они безбедно – всего необходимого в ту пору хватало, поэтому нрава были добропорядочного. Сытные места привлекали и другие племена, с которыми чудь дружила и смешивалась, но берега Чудские небезграничные – наступило время, когда родные места пришлось отстаивать с оружием в руках. Потекла череда веков, и завертелась карусель истории всё быстрее и быстрее: междоусобные войны, религиозные разногласия, распри между обогатившимися индивидуумами, гнёт своих же соплеменников, разбойничий беспредел…
Часть 1. Топор и плаха
Осенним днём 1640 года долго брёл Авдей куда глаза глядят: пересекал сосновые боры, моховые болота, обходил озёра, переправлялся через ручьи и речки; пока не упёрся в высокую гору, поросшую молодым ельником. Забравшись на неё из последних сил, он распластался вдоль упавшего ствола берёзы на западном склоне и, подставив лицо предзакатному солнцу, задремал. Его лицо с горбинкой на носу и ещё юношеской, шелковистой бородкой угомонилось от мятежности. В голове же роились сладкие и горькие воспоминания прошедшего лета, а особенно ужас дня сегодняшнего.
Как только начались парные летние ночки, стали они встречаться с Марьянушкой у заветного дубка еженедельно. И какой же у неё был ласковый голосок, какие нежные пальчики, а глаза какие бездонные.
– Ты не смотри, Авдошенька, что живу я у тётки без отца с матерью, себя соблюдаю, и буду женой твоей только после свадьбы, – говаривала она, отстраняясь от чрезмерно горячих поцелуев.
– Благословение и мне не от кого получить – сама ведь знаешь, сирота я тоже. Вот получу осенью расчёт у хозяина, и обвенчаемся, а там махнём в далёкие края, как птицы перелётные – говорят, есть счастливые места на земле.
Сладилась любовь у них прошедшим летом на посиделках молодёжи, называемых сумерьками. С тех пор не могли они жить друг без друга. Не положено встречаться молодым наедине до свадьбы – таковы были нравственные устои, которые жёстко контролировались родителями, кои сгинули у наших голубков в лихие годы. Вот и встречались они, но всё равно тайно, как бы чувствуя вину перед предками.
Беда пришла на исходе тёплых деньков – силой обесчестил Марьяну местный богатей, хозяин Авдея и всех здешних мест, Дементий. Не перенесла позора девушка – утопилась в пруду где мочили лён. Когда увидел Авдей её застывшее лицо – волосы на голове колыхнулись, и спокойный доселе парень враз переломился душой, задумав страшно отомстить злодею.
Сама судьба помогла в осуществлении мести. Под осень занемог кучер Дементия, и хозяин посадил на лучки своей кареты молодого и сильного парня. Высокий и жилистый Авдей прошлой зимой спас хозяина на охоте, всадив пику в бок насевшему медведю. И вот теперь, когда прошёл слух, что снова начали шалить в Сорочьем бору разбойники, пригодился. Накануне, вечером, Авдей получил приказ от хозяина готовиться завтра в дорогу – путь лежал в Псков-град.
Выехали рано утром. Хозяин, ещё крепкий телом зрелого мужика, при хорошем настроении, сел рядом на лучки и завёл разговор:
– Ну, что, Авдошка, не боишься лихих людей? Говорят, недавно обоз грабанули!
– Отобьёмся, если доведётся, пика всегда при мне, – Авдей, согнувшись, погладил древко короткого копья, лежащего под лучками.
– А, ты парень хваткий, медведя лихо в прошлом году насадил. Нынче пойдём на зверюгу?
– Можно и пойти, – ответил Авдошка хрипловатым голосом, едва сдерживая волнение в предчувствии скорой мести.
– Если что, гони лошадей не жалея, они у меня крепкие, а загонишь, новых запряжём. Что-то меня сморило, остановись – в карету сяду.
У Авдея дрогнуло внутри – может сейчас – нет, рано. Дорога пролегала мимо лесного озера, вдоль самого берега. Называли его Рачевьим не зря – Авдей ещё мальчишкой с голодухи прибегал сюда подкормиться раками. Нагишом, разыскивая норы, он прекрасно изучил рельеф дна и знал свал, с которого начинается глубина. Когда показалась синеющая полоска озера, у Авдошки бешено заколотилось сердце и застучало в висках. Перед развилкой к съезду в воду он, достав пику, кольнул каждую из лошадей в круп. Кони понесли и, повёрнутые вожжами, захрапев, врезались в зеркальную гладь. Авдей, с трудом удерживая равновесие, ещё раз ткнул их копьём – обезумевшие лошади потеряли опору под копытами. Карета, из которой послышалась брань, начала медленно заваливаться на бок. Авдошка вскочил