Вон! К звездам!. Юлий Буркин

не будут, – заверил я, точно зная, что вру. Пусть хотя бы ей не будет так страшно.

      Но зря я старался: только я перевернулся с живота на спину, поудобнее устраиваясь на шпалах и мокром щебне между ними, как со стороны депо раздался треск очереди. Пронзительно звякнул металл о металл, и звук этот смешался со свистом, жужжанием и эхом.

      – Валя, – тихо забормотала Сашка, подползая и уткнувшись холодным носом мне в ухо, – мы же ничего такого не делали, – я почувствовал, что она вот-вот сорвется, – мы же только целовались.

      – Тс-с, – прошептал я. – Мы, кажется, ушли. Давай замрем и полежим смирно.

      В такую передрягу я попал впервые, но вел себя достойно и, наверное, гордился бы собой, если бы не было так жутко.

      Сперва тявканье сдвигалось левее и левее, и все спокойнее становилось в моем ухе Сашкино дыхание, но потом собаки вдруг залаяли ближе, даже стали слышны голоса людей, и она задышала неровно, с еле слышным сопением. Дважды пальнули одиночными, видно, приметив что-то подозрительное. Я напрягся, но звуки снова начали удаляться.

      С лужей, точнее с дождем, нам повезло. Если б не он, собаки со следа не сбились бы… Учитывая, что мы бежали от самого парка, можно сказать, что мы совершили невероятное.

      Одновременно с тем как отступал страх, все сильнее начинали угнетать холод и сырость. Но, видно, Сашка успокоилась раньше меня, потому что она вдруг прижалась ко мне плотнее, и ее рука полезла мне под рубашку, поползла по животу… Ого! Это новые игры. Я сразу забыл о дискомфорте.

      – Валька, – зашептала она, – нас ведь сейчас чуть не убили. А если бы убили, тебя или меня, у нас бы никогда не было этого…

      Где-то неподалеку, на нашем или на соседнем пути, застучал колесами локомотив.

      – Ты хочешь сказать… Нам нужно сделать это? – я почувствовал, что руки начинают дрожать снова, но уже не от холода и не от страха, скользя по ее мокрой холодной спине под свитером.

      – Ага, – выдохнула она. – Пока не убили. Чтоб хоть было за что.

      Глаза привыкли, я уже отлично видел ее в темноте, и мы стали целоваться, потихоньку расстегивая все, что расстегивалось. И мы так увлеклись этим, что перестали обращать внимание на звуки, пока локомотив, тормозя, не заскрипел почти над ухом, а потом несильно треснулся прямо о наш вагон. Тот, громыхая, покатился, мы снова замерли, но, пройдя метра два, он застыл, оставшись все-таки над нами.

      Локомотив очень медленно придвинулся к нему и толкнул его еще раз, но теперь вагон только дрогнул. Совсем рядом послышался хруст щебня под чьими-то ногами, скрежет и стук… Стало ясно, что вагон прицепляют.

      – Пойдем отсюда, – шепнула Сашка, торопливо застегивая джинсы.

      Я понял, что она собирается лезть через рельсы, и покрепче ухватил ее за талию.

      – Ты с ума сошла! Вагон в любой момент может поехать!

      – И что, лежать тут и ждать?

      – Конечно! Ты хочешь, чтобы тебя разрезало пополам?

      – Можно отползти подальше от вагона по шпалам, а потом уже лезть через рельсы, – предложила она.

      – Можно, – согласился я.

      Но этого не понадобилось. Вагон дернулся и, ускоряясь, двинулся в противоположную прежней сторону. А мы, как дураки, остались лежать на шпалах под ярким светом висящего на столбе фонаря. Так сказать, на всеобщем обозрении. Слава богу, обозревать было некому.