.)
Дом инвалидов и престарелых в старинном особняке. В маленькой гостиной с лепным потолком – мебель разных эпох, старинные кресла красного дерева, современный дешевый журнальный столик с телефоном и царственный диван карельской березы – с бронзовыми инкрустациями, львиными головами. Рядом с диваном – эмалированное ведро с надписью «Хлорка» и половая щетка. В другом углу гостиной – крохотная эстрада со старым роялем. На стенах – портреты Пушкина, Толстого, Чайковского вместе с медицинскими плакатами о борьбе с гриппом и кишечными заболеваниями. К стене прислонен огромный фанерный щит с надписью: «А еще я люблю жизнь за то, что в ней можно путешествовать. Пржевальский». (Щит стоял прежде в городском саду, и как-то на зиму его перенесли в гостиную – и здесь забыли.) В гостиной тишина – и никого. Потом раздается скрип отворяемой двери и появляется Старая актриса. Она входит с книгой в руках, останавливается и с любопытством оглядывает гостиную. Прочитав слова Пржевальского на щите, Она радостно хохочет. Смех у нее какой-то заразительный, прелестно молодой… Продолжая смеяться, Старая актриса направляется к эстраде с роялем… Она чуть пританцовывает и даже напевает: «Мы были на бале… на бале… на бале…»
Голос (будто из-под земли, гнусаво). «И с бала нас прогнали…»
Она замирает, прислушивается, но в комнате тишина.
Она (поняв, что все это почудилось). «Мы были на бале, на бале… на бале…»
Голос (оглушительно через мегафон). «И с бала нас прогнали!.. Прогнали… Прогнали!..»
Она (оглядывая пустую комнату). Вы где? Голос (интимно, громким шепотом через мегафон). Я – у себя.
Поняв, что голос звучит из-под дивана, Она направляется туда.
(Вопит через мегафон.) Ни с места!
Она испуганно останавливается.
Санитарная зона – видишь, ведро с хлоркой? Специально протирают вокруг меня! Хо-хо-хо… Испугалась? Небось подумала: трубный глас с того света?.. А это я мегафон стащил из комнаты здоровья. Теперь удобно разговаривать: тут три четверти населения – глухие как тетерева! Кстати, старуха, ты очень глухая?
Она. Слава Богу, судьба милостива… И я отчетливо слышу ваш противный голос из-под дивана… Кстати, а что вы делаете под диваном?
Голос. Я там живу.
Она. То есть как?
Голос. То есть так!
Она. Внизу… живете?!
Голос. А ты наверху живешь… Тебе что, лучше?..
Она. Ха-ха-ха!.. Ну, все-таки внизу… там ползает… разное…
Голос. А наверху – не ползает?
Она. Как забавно!.. И что же… вы… там… весь день проводите? Или все-таки выходите на прогулку… на воздух?..
Голос. Эх, старуха-старуха… У нас с тобой теперь прогулка одна – там на воздухе належимся… И вообще, знаешь, сколько я наглотался за жизнь этого треклятого воздуха? Теперь лежу и от вашего чертова воздуха отдыхаю… Хо-хо-хо!..
Она (стараясь весело). Ха-ха-ха!
Голос. А ты, видать, спортивная старуха… Как зашла – слышу: шасть к словам Пржевальского!.. И похохатываешь – смешно читать призыв к путешествиям в Доме для инвалидов и престарелых? (Таинственно.) Неужели ты не поняла, курица, о каком путешествии речь? О самом быстром и самом надежном: утром обедаешь с родственниками, а ужинаешь – с предками! Хо-хо-хо!
Она. Ха-ха-ха…
Голос. А у самой поджилки трясутся? А я, грешник, люблю кладбищенский юмор. Я, когда почтальоном работал, сам придумал себе надпись на могилке: «Ушел, не оставив адреса». Хо-хо-хо!
Она. Ха-ха-ха!
Голос. Ну а ты?.. (Задыхаясь от смеха.) Что напишешь на своей?
Она. Одно слово: «Занято…» Ха-ха-ха! Вот так, почтальон под диваном!
Голос. Нет! Нет! Это прежде я был почтальон. А теперь я живописец, гений!
Она хохочет.
Ты что-то задерживаешься, хохотливая старуха. Обычно заговоришь с вашей сестрой с кладбищенским юмором, и она тут же ноги в руки – и пулей освобождает мне жизненное пространство.
Она. Зачем вам столько пространства… если вы – под диваном?
Голос. Видишь ли, старуха, я – философ.
Она. Как? И почтальон, и живописец, и философ? Я встретила Леонардо да Винчи!.. Ха-ха-ха!
Голос. Поостри, карга!.. Ты еще не знаешь, кого ты встретила! Сколько усилий я потратил, чтобы тут одному в покое философствовать? Я, как прибыл сюда, сначала залег в туалете! За унитаз ухватился, чтобы не оттащили! И лежу себе в туалетной тиши и мыслю: проблемы сплошь мировые – вечная жизнь, добро и зло, Великий инквизитор. Ан нет, каждую секунду в дверь рвутся! Им плевать, что там философствует живописец и гений! Им… им…
Она. Писать надо! Ха-ха-ха!
Голос.