/title>
Лежа на кровати, Лукас посмотрел на отчаянно мигающий диод пейджера. Он закрыл книгу и положил ее рядом. Книга доставила ему удовольствие. В третий раз за двое суток он перечитывал эту историю. Как ни напрягал он свою дьявольски цепкую память, никак не мог припомнить другого случая, когда чтение доставило бы ему такое удовольствие.
Он ласково провел пальцем по обложке. Этот Хилтон скоро станет его любимым писателем! Лукас снова взял книгу, радуясь, что неведомый постоялец забыл ее в ящике ночного столика в номере отеля, и уверенным жестом бросил ее в распахнутый чемодан, стоявший в дальнем углу. Взглянул на настольные часы, потянулся и встал с кровати. «Встань и иди!» – воскликнул он весело. Смотрясь в зеркало шкафа, затянул узел галстука, поправил черный пиджак, взял со столика рядом с телевизором черные очки и положил их в нагрудный карман. Пейджер, висевший на ремне, безостановочно вибрировал. Он захлопнул ногой дверцу шкафа, подошел к окну, отодвинул тяжелую серую штору и выглянул во внутренний двор. Ветра не было, и смог повис над Нижним Манхэттеном, простираясь до самого TriBeCa[1]. День выдался знойный. Лукас обожал солнце, хотя кто, как не он, знал всю тяжесть причиняемого им вреда? Не множит ли оно на иссушенной земле микробы и бактерии, не косит ли все живое беспощадней самой смерти, отделяя слабых от сильных? «И стал свет!» – промурлыкал он, потом взял телефонную трубку и попросил портье приготовить ему счет: пришла пора прощаться с Нью-Йорком.
Выйдя из номера, пошел по коридору, открыл дверь, выходившую на запасную лестницу.
Во дворике достал из чемодана книгу, а сам чемодан отправил в большой мусорный бак, после чего зашагал по узкой улице налегке.
На одной из улочек Сохо с потрескавшейся мостовой Лукас высмотрел взглядом знатока чугунный балкончик на третьем этаже, державшийся лишь на двух ржавых заклепках. На балконе стоял шезлонг, в котором нежилась молодая манекенщица с чересчур пышной грудью, до наглости гладким животом и пухлыми губами. Она ни о чем не подозревала и наслаждалась жизнью. Пройдет несколько минут (если его не обманывало зрение, а оно его никогда не обманывало) – заклепки не выдержат, красотка пролетит три этажа и разобьется вдребезги. Кровь потечет струйкой у нее из уха в трещину на мостовой, подчеркивая ужас на мертвом лице. Потом это миловидное личико начнет разлагаться в сосновом ящике, куда родня ее законопатит, придавив сверху мраморной плитой, окропленной потоками бесполезных слез. Сущая безделица, всего лишь повод для четырех корявых строчек в местной газетенке и разорительного иска управляющему домом… Служащий мэрии, отвечающий за техническое состояние жилья, потеряет место (как же без виноватого!), после чего кто-нибудь из его начальников замнет дело, заключив, что несчастный случай вырос бы в драму, окажись под балкончиком прохожие. Есть все-таки на свете Бог! Собственно, в этом и заключалась для Лукаса настоящая проблема.
День начался бы превосходно, если бы в глубине прелестной квартирки не зазвонил телефон и эта идиотка не оставила трубку в ванной и теперь не потащилась бы за ней туда… «Любой плохонький компьютер умнее манекенщицы», – разочарованно подумал Лукас.
Он стиснул зубы, так что челюсти лязгнули. Такой же лязг издавал мусоровоз, громыхавший по улице и сотрясавший дома поблизости. Хруст – и от стены отделилась и с треском обрушилась на тротуар металлическая лестница. В окне нижнего этажа отлетевшей железкой выбило стекло. Ржавые брусья – эти рассадники бацилл столбняка – покатились во все стороны. Взгляд Лукаса снова загорелся, когда из-под крыши стремительно полетела вниз остроконечная стальная балка. Если его расчет подтвердится, как всегда бывало, то ничего еще не потеряно. Он вышел на мостовую, вынуждая водителя мусоровоза притормозить. Балка пробила крышу кабины и вонзилась водителю в грудь, огромную машину резко занесло. Оба мусорщика на задней платформе не успели даже пикнуть: одного поглотила прожорливая пасть кузова, где его тут же смололи в кашу неутомимые механические челюсти. Другого швырнуло на тротуар, где его зацепила за ногу и потащила за собой задняя ось мусоровоза.
«Додж» подбросило в воздух, голые электрические провода очутились в водосточном желобе. Фонтан искр – и целый жилой квартал оказался жертвой замыкания. Глазницы всех светофоров в округе стали черными, как костюм Лукаса. С перекрестков, брошенных на произвол судьбы, уже доносились звуки первых столкновений. На пересечении Кросби-стрит и Спринг-стрит неминуемо должны были врезаться друг в друга обезумевший мусоровоз и желтое такси. Последнее получило бортовой удар и врезалось в витрину магазина при Музее современного искусства. «Новый витринный экспонат», – пробормотал Лукас. Грузовик зацепил передней осью автомобиль у тротуара, и тот уставился слепыми фарами в небо. Тяжелый кузов с душераздирающим скрежетом рвущегося металла сорвался со станины и перевернулся, груды отбросов вывалились из его чрева и покрыли мостовую тошнотворным месивом.
Грохот кошмарной развязки сменился мертвой тишиной. Солнце продолжало равнодушно подниматься, а его лучи уже насыщали атмосферу зловонием и заразой.
Лукас поправил воротник рубашки; он панически боялся, как бы кончики воротника не