Корабль. Ольга Алексеевна Лопахина

им восприятием мира маленького человека.

         Лёля лежала на кровати, выпрямив каждую конечность, каждый позвонок, и вдумчиво рисовала на потолке малоизвестные созвездия. Её редко можно было застать за этим мечтательным делом. Она позволяла себе окунуться в мир фантазий только во время синдрома «пустой головы». В последнее время Лёля редко встречалась с ним, но сейчас она полностью слилась с его миром, ей не хотелось покидать его. Точнее, Лёля не могла этого сделать. Чёрный туман застилал её разум, воткнув в безжизненные мозги чугунный широкий штырь, заставляющий Лёлю вцепляться пальцами в цветастую простынь. Костяшки уже болели от напряжения. Но моральная боль была сильнее.

         За дверью послышались неразборчивые бормотания. Лёля, уловив подозрительный шум, моментально прижала ладони к ушным раковинам и попыталась проглотить этот ненавистный страх, который переплетался с остатками сознания и наполнял его до краёв своей мерзостью.

         –«Я не… уничтожу себя… – проплывали мысли. – Я не понимаю. Почему ты обвиняешь меня в том, что вовсе от меня не зависит? Во всём виновата та ситуация, из-за которой у меня тогда в первый раз поехала крыша».

         Густой туман рассеялся на короткое время. Лёля редко моргала, переведя взгляд на пыльный подоконник, заставленный пышными зелёными цветами. Она старалась рассмотреть каждый стебель цветка, но размытый обзор не позволял сделать это с высокой точностью.

         Если бы не снисходительность виновников в приглушённом шуме, то память Лёли начала бы разрисовывать воспоминания из бабушкиного дома. Но до этого не дошло, так как в маленькую комнату залетели три лица с явной усталостью, проявляющейся в сизо-голубых тяжёлых мешках под глазами. Невидимые лица громко заперли за собой дверь, от чего Лёле пришлось крепко захлопнуть веки, ведь любой резкий шум был способен вызвать раскалывающуюся боль в висках. Вошедшие люди выразительно молчали, но взгляд Лёли не решался обратиться к ним. Внезапная неуверенность сковала изнутри. Тишина казалась слишком громкой. Она шлепками била по ушам, парализуя с новой силой.

      – Чего разлёгся, как труп? – с волчьей улыбкой рыкнул мужчина в тёмных круглых очках.

         Этот мужчина никогда не называл своего имени, поэтому за ним закрепилось прозвище Босс. Никто ничего не знал про этого человека, который, в общем-то, не являлся человеком. Босс был воплощением мыслей, идей. Он не выражал эмоций, не говорил о биологических потребностях. Жизнь Босса была зациклена на гениальных размышлениях, на витиеватых драмах и на безумных планах, которые он охотно воплощал наяву. Обычно он носил очки, так как не желал выдавать по глазам своих эмоций, хоть он их и редко испытывал. Смех и слёзы – актёрское мастерство дворового театра, не более того.

         Лёле нужно было хоть слово выдавить из себя, но она не могла. Она понимала, что ей совершенно нечего бояться, но что-то высасывало из неё всю уверенность в этом.

      – А, может, и не как, – шёпотом добавил Босс.

         Длинными прыгучими шагами Босс подлетел к кровати, в которую вжималась Лёля, наклонился к её бледному лицу и вонзил искры почти потухшей свечи ей в душу, сняв перед этим круглые очки.

      – Малыш? – прошептал дрожащий голос.

         В его взгляде не было насмешки, Босс был абсолютно спокоен, укутан в пелену сурового мороза, но только Лёля могла среди всей Арктики почувствовать его мимолётное беспокойство.