ицах и в погонах на кителе – а также в массивном, с орлами и пушками, приборе для письменных принадлежностей, который когда-то вручили ему сослуживцы при выходе из полка конной гвардии.
В те моменты, когда полковник Маньковский позволял себе откинуться на спинку кресла, пятно света выхватывало из полумрака парадный портрет Николая II, висевший напротив окна. лицо у государя-императора становилось при этом умное и усталое – такое, что даже могло показаться, будто давно уже он ничего хорошего не ожидает ни от верноподданных своих, ни от собственного недалекого будущего.
Полковник придвинул к себе очередной лист бумаги, исписанный аккуратным, старательным почерком:
Согласно словесному приказанию имею честь дополнительно донести вашему высокоблагородию о будто бы существующей колонии в г. Вологде неблагонадежных лиц.
В г. Вологде постоянно проживают 27 человек политических гласноподнадзорных, и 2 человека за студенческие беспорядки, и 26 человек политических негласноподнадзорных. Все эти лица имеют свой круг знакомств, но, согласно постоянному жандармскому наблюдении, эти лица большими группами сборищ не делают и, как видно из разговора прислуги означенных лиц и официальных, чтений вредного направления против правительства не бывает.
А. Богданова в числе поднадзорных нет, а ранее состоявший под негласным надзором Дмитрий Семенов-Богданов (помощник управляющего государственными имуществами) и жена его Анна Богданова с разрешения губернатора читают по воскресным дням в публичной народной бесплатной читальне. Читальня учреждена обществом «Помощь» с разрешения министра, для наблюдения за чтением постоянно посылаются в читальню жандармские унтер-офицеры, но никогда не замечали чтения вредного направления.
Врач Александр Малиновский, дворянин Анатолий Луначарский и бывший студент Николай Бердяев в своих квартирах никаких противоправительственных чтений не читают, но нередко бывают у негласноподнадзорного помощника присяжного поверенного Владимира Жданова, но и в квартире у названного лица никаких чтений вредного направления не замечали.
– Александр Григорьевич, это какой такой Жданов? Не тот ли, которого…
– Так точно, ваше высокоблагородие. Этот самый и есть.
В Вологодском губернском жандармском управлении к вахмистру Калагастову почти все обращались по имени и отчеству. Эта исключительная для нижних чинов привилегия принадлежала ему в силу почтенного возраста и такой продолжительной выслуги лет, что представить ее было решительно невозможно. Некоторые офицеры при случае позволяли себе даже интересоваться у Александра Григорьевича, не знавал ли он лично кого-либо из наполеоновских гренадер, оказавшихся в здешних краях после Отечественной войны. На шутки подобного рода старый вахмистр не обижался и отвечал, что плененных французов, конечно же, не застал, но вот ссыльных участников польского мятежа помнит великолепно. Самолюбивый, скажем, был народ, горячий, с гонором, однако заведенный порядок вещей уважал, понимал, кто есть власть и какие пределы кому дозволяются!
«Не то что в нынешние времена», – добавлял Калагастов обычно, приглаживая седые, расчесанные по сторонам бакенбарды, обрамлявшие его вечно красную, будто распаренную, физиономию.
– Да, прескверный тогда анекдот с этим Ждановым приключился, – вздохнул полковник.
Как известно, после того как его сиятельство граф Муравьев, исполнявший дела вологодского губернатора, запретил ссыльным лицам встречать и провожать на вокзале и пристани своих товарищей, чинами полиции был произведен ряд преследований по отношению к ослушникам этого распоряжения. А спустя еще некоторое время его сиятельство изволили посетить театральное представление. Все-таки не Петербург – развлечений не так уж много. Да и то сказать…
В антракте граф зашел в театральный буфет, где уже находился присяжный поверенный Жданов в компании двоих ссыльных, неких Бориса Савинкова и Павла Щеголева, и велел принести себе бутылку шампанского. Жданов в ответ попросил подать ему три бутылки шампанского. Его сиятельство усмотрел в этом некую демонстрацию и немедленно, в крайней степени раздражения, отправился прямиком из театра в Дворянский клуб.
Спектакль вскоре закончился, и в тот же клуб – вполне вероятно, и не рассчитывая вовсе опять столкнуться с его сиятельством, – направился присяжный поверенный Жданов. Как член этого клуба он ввел в качестве гостей также обоих своих приятелей.
Ссыльный Савинков пришел в биллиардную комнату и, видя, что стол уже занят, записал себя на доске кандидатом. В этот момент в биллиардную вернулся граф Муравьев, но, заметив там Савинкова, возмущенный, бросил игру. И направился в буфет клуба, где потребовал себе порцию наваги. Однако в буфете графу, как назло, сообщили, что последняя порция наваги отдана сидящему по соседству господину, который оказался… ссыльным Щеголевым. Тут его сиятельство окончательно убедил себя, что политические ссыльные между собой сговорились его всячески преследовать, и посчитал за лучшее оставить клуб.
На другой же день из канцелярии