век сумел стать властителем Германии, а потом едва не завоевал полмира. Нельзя сказать, что авторы восторгаются Гитлером. Вовсе нет. Они методично разбирают его заслуги и преступления, успехи и ошибки. Они показывают его слабости, пристрастия, мелкие страстишки и грешки.
Гитлера хотели понять как человека. И добились своего – очеловечили Гитлера. А главный вопрос остается неотвеченным: кем или чем был Гитлер? Типичным представителем выкорчеванного поколения мировой войны? Демоном? Несостоявшимся архитектором, столь же чрезмерным в своих представлениях о пространстве, сколь и в своих разрушительных импульсах? Центром вращения земли – по крайней мере, в течение одного десятилетия? Обуреваемым страхами и наполненным страстями мелкобуржуазным демагогом-политиком? Бесцветным индивидуумом? Влекущим и поныне мифом? Нерешительным, неуверенным в себе властителем, озабоченным исключительно сохранением популярности и личного авторитета? Величайшим преступником всех времен?
Нацистский министр Альберт Шпеер, который провел рядом с фюрером больше десяти лет, считал его просто загадкой. Равнодушными фюрер и по сей день оставляет немногих. Сам Адольф Гитлер больше всего боялся разрушить созданный вокруг него миф. Он не упускал случая напомнить о собственном величии.
– По сравнению с дамами-интеллектуалками, – говорил Гитлер во время войны, – моя мать, конечно же, проигрывала. Она жила ради мужа и детей. И в обществе наших образованных женщин ей пришлось бы нелегко, но она подарила немецкому народу великого сына…
Фюрер понимал, насколько массы нуждаются в мифе, мастерски им пользовался и в конце концов сам подпал под его влияние.
– Как можем мы вновь не вспомнить то чудо, которое свело нас, – обратился он к делегатам партийного съезда в Нюрнберге в сентябре 1936 года. – Когда-то вы услышали голос одного человека. Этот голос постучал в ваши сердца. Он разбудил вас, и вы последовали за этим голосом. Вы годами следовали за ним, даже не видя обладателя этого голоса. Чудо нашего времени, что вы нашли меня среди стольких миллионов. А то, что я нашел вас, – это счастье Германии!
Верил ли сам Гитлер в то, что вещал? Прожженный циник, он говорил так, будто не знал или уже забыл, что его взлет никак нельзя приписать какому-то чуду или сверхъестественным силам. Или это была риторика удачливого и наглого проповедника? Желая еще раз пережить возникновение собственного мифа, Гитлер добавил, выступая на партсъезде:
– Когда мы с вами встречаемся здесь, то всех нас наполняет чувство какого-то чуда. Не каждый из вас видит меня, и не каждого из вас вижу я. Но я чувствую вас, а вы чувствуете меня! Это вера в наш народ, которая сделала нас, маленьких людей, – великими, нас, бедных, – богатыми, нас, колеблющихся, малодушных, испуганных, сделала смелыми и мужественными. Это вера дала прозреть нам, заблудшим, и сплотила нас. И вот теперь мы вместе. Народ с фюрером, и фюрер с народом. И теперь мы – Германия!
Это был язык пророка, в котором заметны намеки на евангельские тексты. Как политический актер Гитлер знал: невозможно найти лучшую декорацию, чем партийный съезд, чтобы выпустить на сцену миф о фюрере всего немецкого народа. Распространение мифа о Гитлере в газетной и радиопропаганде зависело от готовности слушателей и читателей верить. А в праздничном сценарии партийного съезда делегаты внимали непосредственно самому фюреру.
Его магнетическому напору поддались и те, кто поначалу дистанцировался от режима или даже противостоял ему.
Как это удалось Гитлеру и его министру пропаганды Йозефу Геббельсу? Не они изобрели миф о фюрере. Они по-своему продолжили традицию, которая уходит в мир романтически-консервативных представлений начала XIX века. Демократической модели власти, рожденной Французской революцией, Германия противопоставила героизированный культ народных вождей. В Германии двадцатых-тридцатых годов XX столетия, переполненной ожиданиями и неуверенностью, велика была потребность в пробуждении, потребность в вожде. Настроенная на патриотический, романтический и героический лад, Германия надеялась на обновление через фюрера милостью Божьей.
Революционный шум после Первой мировой войны и контрреволюционный грохот изрядно напугали немцев. Общество было потрясено. Эмоции масс перерастали в страх перед современностью. Этому способствовали поражение в мировой войне, «позор» Версаля, «безобразная» ноябрьская революция, «убогая Веймарская республика», инфляция и экономическая депрессия и не в последнюю очередь «вырождение» современного направления в искусстве. Все это усиливало страх и вело к политической радикализации мелкой буржуазии и среднего класса.
Именно страх, охвативший Германию, стал главной причиной прихода Гитлера к власти. Немцы в 1933 году жили не хуже французов или англичан. Немцы не справились со свободой, которую они получили после распада империи! Свобода требовала от них прежде всего самостоятельности во взглядах и решениях. Немцы растерялись, всю вину за неумение наладить жизнь они перекладывали на внешних и внутренних «врагов». Неспособные к самоорганизации, они жаждали возвращения к привычному порядку, когда все решается наверху и надо всего лишь подчиняться приказам и указаниям.
Если