ою жизнь, за жизнь своих близких, иначе это не назвать. Потерять долгие годы своей жизни впустую, за то, что не совершала?! Бросить своих детей и старых родителей на выживание, без своего участия и помощи?! Мы доказали свою невиновность, раскрыли незаконные действия следствия, но также понимали, что заинтересованных лиц, в осуждении нас, увеличилось. Так как, в случае нашего оправдания, началось бы служебное расследование по фальсификацию дела. Тем не менее, мы надеялись на справедливость и человечность.
Когда я пришла на оглашение приговора, меня обыскали, прежде такого не было, предчувствие плохое, но я отгоняю плохие мысли.
Нами был выбран суд из трех судей, хотя Андрей предлагал выбрать суд с судебными заседателями, но мы с Аней предполагали, что простых людей легче запугать и подкупить, а трех судей Верховного суда, заказчику подкупить будет посложнее.
Председательствующая судом, Ширимей (изменена), начала, оглашать приговор. Я не хотела верить своим ушам – судья оглашала обвинительный приговор. В мыслях прокрутилась всё, разочарование, разрушилась надежда на справедливость, ненависть, страх за будущее, беспокойство за детей, у меня слёзы навернулись на глазах, не хотелось верить своим ушам. Я посмотрела на рядом стоящую Аню. Она обернулась ко мне, она тоже плакала, и сказала мне:
– Да, Рола, они оглашают обвинительный приговор.
Моя душа кричала. «О Господи, что твориться, они читают обвинительный приговор, мама они нас осуждают, побойтесь Бога. Господи, что они делают, они ведь знают, что мы не виновны. Папа, мама помогите. Господи покарай их. Моими слезами, слезами моих родителей, детей и мужа моего, будет залита ваша жизнь и жизнь всех ваших потомков. Проклинаю всех, участников этого заказного дела, ваш род будет изничтожен в страданиях, горе и в несправедливости»
«Помогите, мне страшно, они нас осуждают, что они делают…» вот такое бессвязное сообщение я отправляю родителям, детям и тебе дорогой мой Саня.
Любимый, ты, наверно, прочувствовал, так как слышу звонок от тебя. Я не принимаю звонок, а ты звонишь ещё и ещё. Судья, все ещё оглашает приговор, нам разрешили сесть. Наконец – то, я решилась принять твой звонок, но говорить не могу, боль в горле застрял.
– Не выключай телефон, пусть слышит.
Сказала мне Аня. После продолжительного прослушивания, ты понял, что твориться тут, и отключился сам.
Все мысли и ощущения не описать словами. Я уверена, что, то же самое, чувствовали люди, пережившие Сталинские репрессии. Весь закон и вся власть фальшива. Всё сознание, чем я жила до 41 года, оказалось обманом, иллюзией. Как дальше жить, а будет ли жизнь, стоит ли жить, когда осудят на 20 лет за преступление, которое не совершала? Хочу кричать во всё горло. Но, надо жить, чтобы бороться, я нужна своим детям, родителям, тебе, я не успокоюсь, пока не добьюсь оправдания. В голову лезут разные мысли, все перемещалось.
«Я обращаюсь ко всем, кто сделал карьеру на наших слезах, слезах наших детей, родителей, на смерти наших близких – будьте вы прокляты, ничего хорошего ни вы, ни ваши дети в этой жизни не увидите»
Сквозь мысли слышу, что оглашение приговора смягчается, отмечают незаконные действия предварительного следствия – это результаты наших судебных жалоб в ходе предварительного следствия и плотной защиты в суде. Но, все равно нас осудили, от 8 до 10 лет. Хорошо, что не 20, успокаиваю я себя, и надеюсь, что Верховный Суд РФ оправдает нас.
Мы опять в тюрьме. В тюрьме боксы забиты, меня с Аней оставили стоять в коридоре. Пока мы в коридоре ожидали освобождения бокса и сотрудниц для обыска, привезли ещё один этап. Один из заключенных мужчин, спросил:
– Вас из банкета задержали?
– Нет, мы из суда приехали.
Ответила я. Мужчина осмотрел нас внимательно с головы до ног.
Я была одета в длинное платье, светло сиреневого света и тёмно сиреневые туфли, обтянутый в тонкий растяжимый материал с цветочным мотивом на высоких каблуках. Аня была одета, в светло зелёный комплект юбки и жакета, в легкой кофточке, и в туфлях.
Такое чувство, что сотрудникам не новость, что мы опять появились в тюрьме. А когда я зашла в камеру, одна из женщин сказала, что в тюрьме нас ждали с нетерпением. Я сдержала, свою нахлынувшую внутри злость. Заключенным нужно было, чтобы мы помогали им по делу, по приговорам. Конечно же, они не знали о силе притяжения мысли, каждый заинтересован в своем освобождении.
В камере прежняя обстановка, из прежних женщин никого нет. Я дома была один год и два месяца, а теперь такое впечатление, что и не выходила из тюрьмы. Потому что, жизни то, практически и не было. Просыпалась в шесть часов, делала пробежку, управлялась по дому сама, так как не могла, как прежде позволить техничку и работников в огороде. Приводила себя в порядок и уходила в суд.. Вечером после суда возвращалась домой, на суд ходила как к себе на работу. Опять домашние дела, до поздней ночи сидела за бумагами, готовилась к суду. Кроме того, нужно было, хоть как то, зарабатывать на жизнь, пенсия мужа хватала, только на продукты. Порой даже на автобус, до суда не хватало