они и без того были плоскими. А вот тахта, и одеяло, под которым я лежу, и руки, лежащие поверх одеяла, воспринимались как рисунок на полу – даже тщательно выписанные детали не могли избавить от ощущения, что я нахожусь в другой реальности. И ведь никто не может объяснить – то ли весь мир изменился, то ли стал таким только для меня. Проблема в том, что с недавних пор я живу один. Один, как перст, не считая дальней родни где-то во Владимирской глубинке.
К счастью, изображение в зеркале ничуть не изменилось, и плоской бритвой удалось побриться без проблем. Но пить кофе из плоского стакана, закусывая плоским бутербродом, мне никогда ещё не приходилось. Да и с плоским писсуаром прежде дела не имел, однако, в конце концов, удалось освоиться. И вот я на улице, смотрю на людей – они словно тени, скользят по стене многоэтажного дома. То ли это дом, то ли громадный холст, над которым поработали некие умельцы, изобразив двери, окна, и даже рыжего кота, который дремал в одном из окон около горшка с цветами. Автобус по-пластунски полз от остановки к остановке, а в парке, мимо которого я проезжал, творилось и вовсе что-то непотребное – стволы деревьев, ветви и листва превратились в лужи, покрытые зелёной тиной. Господи, за что мне это?!
Не помню, как добрался до своей конторы, где вот уже тридцать лет протирал штаны, изображая из себя научного работника. Только ведь наукой там даже и не пахло – как можно называть этим возвышенным словом написание статей, никому не нужных, кроме их создателей? Какое отношение к науке имеют доклады на Учёном совете, если в них не содержится ни капли новизны? Там обсуждают одни и те же темы уже много лет подряд, причём без малейшего намёка на реальный результат. Зато с зарплатой и командировками за рубеж для участия в научных конференциях – с этим всё в порядке.
Общение с коллегами и прежде не доставляло большого удовольствия – плоские шуточки, да разговоры ни о чём. А уж эти плоскогрудые девицы, которые только и мечтают о том, как бы наконец-то затащить мужика в свою постель, эти перезревшие плоды эмансипации… Впрочем, тут по сути ничего не изменилось.
А ближе к вечеру директор пригласил меня в свой кабинет.
– Как дела, Макс? Закончишь отчёт к концу месяца?
– Я постараюсь.
Речь шла об итогах деятельности нашей конторы за последний год. Мне, как учёному секретарю, приходилось исполнять тяжкую обязанность по составлению толстенного талмуда, содержавшего пересказ научных статей, докладов на Учёном совете и перечень публикаций, где имелись ссылки на труды моих коллег.
– Ты сам всё понимаешь, – продолжал директор. – Если отчёт будет сделан не на должном уровне, головной офис снизит нам финансирование. Тогда придётся сократить количество командировок за рубеж, закрыть какие-то научные темы, а то и увольнять сотрудников.
Всё это я слышу каждый год с тех пор, как перестал заниматься наукой, послав её куда подальше, и, по сути, стал администратором – я руковожу отделом, который занимается составлением отчётов, справок и прочей ерундой, обозначаемой ёмким словом «канцелярщина». Ну а директор имеет свой сокровенный интерес, помимо увеличения финансирования конторы, от чего напрямую зависит его зарплата и премия по итогам года. Дело в том, что его вновь «прокатили» на прошлых выборах в Академию наук, и будущей весной у него будет последний шанс, чтобы стать академиком – нельзя же пять лет подряд позориться по результатам голосования на общем собрании Академии наук. Словом, вся надежда на меня, но что я мог поделать? Разве что вспомнить прошлое и выдать некое открытие, которое потрясёт научный мир и прославит нашу захудалую контору. Сказать по правде, это маловероятно, а если честно оценить мои возможности, то попросту немыслимо. Но оказалось, что директор пригласил меня не только для того, чтобы ускорить составление отчёта.
– Тут вот какое дело, Макс. Сегодня мне позвонили из ФСБ и попросили прислать к ним сотрудника для консультации – то ли по сугубо теоретической проблеме, то ли по какой-то прикладной. Придётся тебе перепоручить составление отчёта своим сотрудникам, а самому срочно заняться этим делом.
Мало сказать, что я был удивлён, поскольку отчёт по итогам года всегда был главным делом – и для меня, и для директора, и для всего нашего богом забытого заведения. К тому же я уже много лет, как отошёл от науки, то есть не занимался никакими исследованиями. А тут ещё эти плоские предметы вокруг – ну куда мне с таким-то нестандартным зрением? Проблема в том, что, если я признаюсь, сразу могут отправить на покой. Учёный секретарь с нетипичным восприятием окружающего мира – это же пятно на всю контору, на весь наш дружный коллектив!
– Но почему я? Гораздо логичнее послать специалиста по интересующему их вопросу. Разве не так?
Директор только развёл руками:
– В том-то и дело, что они не сообщили, какого рода специалист им нужен, – затем он как-то странно посмотрел на меня, словно я украл у него кошелёк и не хочу в этом признаваться. – Тут вот что удивительно: они требуют именно тебя.
Я так и присел. Если приглашают в Федеральную службу безопасности, от этого добра не жди. Чем же я перед ними провинился? Даже если нет никакой вины, при большом желании они