о было спуститься и к реке, и в посёлок, и тайной, почти заросшей, дорогой вдоль замаскированного лесом склона выйти к длинному морскому пляжу, нелюдимому на этом ровном галечном участке, где сотни чаек проводили полжизни. Чайки во время шторма тоскливо над ним реяли, но отчаявшись и устав, сидели молчаливо или ступали по гальке тонкими пальцами.
Несмотря на узкий асфальтированный подъезд к дому, в школу в посёлок Танюшка шла вначале по тропке, а потом уже по асфальту. Рядом стояли дома пообтёрханнее, а чуть вдали – другие, ещё прекраснее их коричневого, заросшего плющом особняка. Дома в этих приморских джунглях могли разглядеть друг друга только зимой, сквозь стволы с их отростками замечая соседей на фоне серого или пятнистого от солнца пространства, искривлённого безлиственными росчерками ветвей.
В июне у Танюшки был день рождения, в гости ждали отца, он трудился в некоей организации в большом городе за тысячу километров от них. Пятнадцать лет Тане, отпуск Михаила – две недели. То ли жил отец с матерью, то ли – нет, женаты они или в разводе, Таня понять не могла, оба отвечали на этот вопрос уклончиво. Отец приезжал редко. Мама работала товароведом в довольно большом магазине на трассе, добиралась на работу на своей небольшой машине. Жили они небогато, приходилось экономить даже на еде, их дом выглядел шикарным только с фасада, на задворках можно было обнаружить недостроенный чулан, и дикий лес начинался там, где заканчивалась клумба. Особняк танины родители давно выставили на продажу, но продать никак не могли.
На первом этаже расположился большой холл с прихожей, ванной и камином, огромные его окна смотрели на реку или зелёные кусты в зависимости от времени года. Вверху стояли распашонкой две комнаты – комната дочери и спальня родителей. Зимой Ольга с Танюшей жили внизу, почти не поднимаясь на второй этаж, чтобы сэкономить на отоплении, и только если приезжали гости, расселялись иначе. Начиная с середины октября и по март приморский климат мог замести их снегом, залить дождём, насквозь продуть ветром, дни порою стояли такие, что выйти из дому, казалось, было невозможным, но они выходили, шли по своим делам, как всегда. И – радость! – непогода в этих местах обычно недолгая, прошёл дождь, растаял снег, и снова небо глубоко и беззаботно сияет, почти белое солнце счастливо блещет.
Гости приезжали редко, стараясь угадать с погодой. С наступлением апреля Танюшка в обнимку со своим маленьким обогревателем переезжала, наконец, к себе в комнату на второй этаж – к компьютеру, книгам, односпальной кушетке, большому столу, окну на две створки, откуда виднелся сосновый лес на диагональном склоне ближайшей горы. Примерно сорок пять градусов – думала она, выполняя задание по геометрии. Училась Таня хорошо, но не отлично, отвлекалась на мечты, интернет, просмотр телепрограмм, ей была поручена уборка дома, которую она умудрялась растянуть на всю неделю. Оля убирала только свою спальню, несложный ужин тоже нередко готовила Танюша. Таня бывала одна очень часто, много читала, особенно зимой, порою скучала, и мечтала она о взрослой жизни, весёлых компаниях, оживлённых улицах. Иногда, взяв собаку Ладу, девочка, зайдя в магазин за хлебом и какими-нибудь мелочами, приходила к близлежащей железнодорожной станции посмотреть – кто приехал, кто уехал, и, может быть, сказать кому-нибудь пару слов. В «Идиоте» Достоевского она читала о вокзалах с симфоническими оркестрами и местным обществом, съезжающимся к поездам: «В Павловском воксале* по будням, как известно и как все по крайней мере утверждают, публика собирается «избраннее», чем по воскресеньям и по праздникам, когда наезжают «всякие люди» из города.»
На их поселковой станции не было, разумеется, ни симфонического оркестра, ни собирающейся к нему публики, и всё же, и всё же.
Нынешним маем у девочек из танюшкиного класса появилась мода – приходить в школу с цветами в волосах. Цветы – лучшее украшение этих мест, тёплых и влажных, цвели они почти всегда: у окна, изгороди, на клумбе, вдоль стен. В конце мая тихо благоухали розы, белым обширным ароматом возвещали о себе магнолии, и бесконечное множество других растений виднелись повсеместно, радовали глаз, завораживали, завлекали всех, кого можно завлечь. Школьницы откликались на их молчаливый призыв. Гибкие плети алых роз с аккуратно обрезанными шипами вплетались в пряди, венки из нивяника, имитирующего ромашку, обрамляли лица – девочки, почти взрослые внешне, но дети в реальности были в них похожи на счастливых островитянок. Учителя, конечно, боролись с этими явлением разбросанных лепестков и далёкими от падежей и формул мыслями, но безмолвные нимфы лишь улыбались в ответ отстранёнными, мудрыми от истинного знания улыбками.
Таня поискала вокруг дома лианы в ярком цвету, но нашла только шиповник с быстро облетающими венчиками, да ягоды чёрного барбариса темно мерцали среди колючек на его листьях и ветвях. Тогда по пути в школу она сорвала на склоне горы гибкую ветку жимолости, вплела её, ароматную, бело-сиреневую, в светлые пышные волосы, тонкий запах распространился по классу, лишь она туда вошла, эффектно возвестив её прибытие. На уроке цветы, к сожалению, пришлось убрать, но Танюша весь день была в отличном настроении.
После полудня