ы… – и что я не сумею…
Безумно сказочно, мучительно светло
Мне кажется всегда все то, что мной любимо,
И сколько чудных грез поэтому прошло,
Едва задев меня, едва отдавшись… мимо.
Как много тонких рук я мог бы взять в свои,
Когда б я только был не так всегда печален!
Я знаю, сколько их стихи мои вплели
В узор вечерних снов своих прозрачных спален…
Я знаю хорошо, я знаю наизусть
Всю робость грез моих и всю мою небрежность,
Слова, которых я жалел развеять грусть,
Разлуки, чью не смел убить я неизбежность.
Я помню (я еще ребенком был тогда)
Сверкающий залив и неба купол синий.
И дачу, где я жил, и море, где вода
Смывала желтых пчел с нагнувшихся глициний.
Я помню, я любил их приторных цветов
Орнамент трепетный, – любил одно их имя;
Как часто был тогда я их сорвать готов,
И унести к себе и надышаться ими…
И вот я до сих пор не знаю отчего:
Боязнь ли сторожа, отъезд ли наш случайный, —
Но я не тронул их, из детства моего
Их образ унеся, томительный и тайный.
Я вспоминаю вас, глицинии весны!
Я для вопросов всех нашел печаль ответов,
И для меня теперь вы властно сплетены
С туманной чередой неясных силуэтов.
И ваших гроздий тон и странный ваш изгиб
Теперь слились во мне, – и виноваты вы же! —
С руками, что вчера меня обнять могли б,
С глазами, что в мои смотреть хотели ближе,
Со всем, что я любил и между тем не смел
Назвать моим, со всем, что быть моим могло бы!
Кто знает?., может быть, я сам того хотел…
Я вспомню это все уже почти без злобы…
Почти… И только сны вечерние мои
Печалить будет тень сплетенных ваших линий:
Глицинии, – моей прообразы любви,
И женщины, – моих прообразы глициний!
3. Un pastel
Ей скучно повторять заученные гаммы.
Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.
А тут ей только вечно говорят:
«Жинетта, вы ленивы, вы упрямы!
Вы не умеете держаться даже прямо!»
И легкая печаль туманит детский взгляд…
– Ее зовет весна, игрушки, спящий сад.
Ей скучно повторять заученные гаммы.
Меж ставен полосой ворвался яркий свет:
Он зажигает стол, забытых роз букет
И кудри светлые склонившейся головки.
На сумраке стены темнеет ряд картин,
И под рукой небрежною и легкой
Рассказывает сказки клавесин.
4
Вам странно, отчего последний разговор,
Который Вы со мной теперь иметь хотите,
Назначил я Вам так невежливо, – простите, —
На улице… Какой необъяснимый вздор!
Но слушайте: теперь зима; пушистый иней
Обрисовал давно перила у мостов;
На набережной и в аллеях островов
Снег – утром золотой, а вечерами – синий.
Теперь уже зима. А знаете, зимой,
На улице, где жизнь поспешна и случайна,
Все кажется одной необъяснимой тайной; —
Пусть ею будет Вам последний образ мой.
Там, в яркой тишине гостиной освещенной.
Я не сумел бы скрыть от Вас мою печаль, —
Я, написавший Вам, что мне почти не жаль
Любви исчезнувшей и дружбы расплетенной.
Я там казался бы и странен и смешон.
А здесь… Вы ничего здесь не поймете точно!
Кто знает, почему, случайно иль нарочно,
Воротником пальто мой голос заглушён?
Кто знает, просто ли сейчас я оступился,
Когда я с Вами шел по скользкому мосту, —
Иль понял, что пора убить мою мечту
И этой же мечте в последний раз молился?
Кто знает, для того ль в карманы я сейчас,
Чтоб только их согреть – свои засунул руки,
Иль я сжимаю их от злобы или муки,
Что ими удержать я не сумею Вас?
Кто знает, отчего я на прощанье мало
Скажу Вам, – нету сил иль фразы не слышны?
Поэтому