, готовая в любой миг сорваться с места и нанести стремительный, всесокрушающий удар. На этот случай обе стороны приготовили короткоствольные походные пушки, которые шведы собрали в центре, а царевы канониры распределили по всему фронту.
Боярский сын Щерба Котошикин ждал своего часа в полку левой руки, в самой гуще тяжелой кованой рати. Это был уже третий его поход – но в бою новик не был еще ни разу. Как-то обходилось ранее без кровавой сечи. Как назло, именно в этот раз, когда молодой воин так нуждался в совете и поддержке, отец остался дома. Свалила родителя болотная лихоманка, невесть как пробравшаяся в дом. Служить за землю и звание пришлось идти одному. Не считая трех холопов, разумеется.
Солнце взбиралось все выше, а ни единого выстрела еще не прозвучало. В душе боярского сына затеплилась надежда: а вдруг и в этот раз обойдется? Постоят рати, пугая друг друга грозным видом, да и разойдутся. Со шведами такое может случиться запросто.
Отец сказывал, минувшая война выдалась донельзя странной. Со шведами русские полки то дрались, то вместе трусливых ляхов били; в одних местах порубежья мир вечный учиняли, в других – о войне сговаривались. На суше друг в друга стреляли, на море шведские корабли пиратов ловили, что русские торговые суда грабили, головы им рубили и государю Иоанну Васильевичу в подарок отсылали. Случалось даже, что отбитые ляхами крепости шведские воины освобождали и русские гарнизоны в них обратно впускали, а в полусотне верст смертным боем меж собою рубились.
Вот и ныне: отчего вдруг король Сигизмунд решил перемирие порвать, уговор с усопшим царем Иоанном нарушить и отказался крепости русские Копорье, Ям, Иван-город и Нарву под руку государя Федора Иоанновича возвратить? Может статься – одумается? Тогда и биться станет не за что. Прежним укладом все пойдет, миром да покоем.
Однако внезапно оглушительно жахнули пушки, дробно загрохотали пищали, над левым краем русского войска поднялись густые серые облака. Впереди призывно запели трубы, князь Мстиславский что-то закричал, неслышимый из-за расстояния и грохота непрерывной пальбы. Масса конницы дрогнула, медленно двинулась вперед. Оглянувшись на холопов, одетых в ватные колонтари[1], Щерба потянулся вместе со всеми.
Утопающие в дыму щиты гуляй-города шириной были шагов на десять, проходы между ними стрельцы оставляли в четыре шага. Только-только двум всадникам протиснуться. Едва кованая рать стала просачиваться за щиты, огонь прекратился. Стрельцы, снизу вверх посматривая на боярских детей, торопливо заряжали пищали и тюфяки[2], поправляли фитили в замках.
Заминка оказалась совсем краткой – воевода полка левой руки придержал передовые ряды, давая время основным силам выйти за щиты и собраться в плотную массу. А затем трубы заиграли снова, и боярское ополчение, понукая лошадей, стало разгоняться для сокрушительного удара.
Вместе со всеми Щерба перешел на рысь, потом на быструю рысь, затем в галоп. Пелена дыма рассеялась, и он увидел за передовыми всадниками, в двух сотнях саженей, окутанные дымом ряды латных шведских копейщиков. Бояре грозно взревели, Котошикин с холопами тоже заорал:
– Ур-ра-а-а!!!
Конница стремительно преодолела заснеженное поле, ударила. Передовые ряды, стремительно редея, увязли во вражеском строю, но совсем ненадолго. Часть латников воины опрокинули и затоптали, часть просто раскидали в стороны, прятавшихся в тылу аркебузиров безжалостно изрубили. Щерба Котошикин в этом не участвовал – он давился в задних рядах, которым после долгого разгона внезапно оказалось некуда наступать.
Однако, смяв правое шведское крыло, конница вырвалась на простор, снова начала свой разгон, заходя в спину главным шведским силам. Это понял и воевода Густав Банер, бросив навстречу русским всю свою пятитысячную конницу. Кованая рать и разогнаться толком не успела, когда лоб в лоб с нею столкнулась вражья сила и, остановив наступление, принялась яростно рубиться. И опять – в паре десятков саженей от боярского сына Котошикина шла жестокая сеча, а сам он лишь давился в задних рядах, наблюдая за происходящим со стороны.
Битва продлилась не более получаса – трубы заиграли отступление, боярская конница отвернула назад, быстро ушла в проходы между щитами оказавшегося совсем рядом гуляй-города, а излишне увлекшегося преследованием врага стрельцы отогнали выстрелами. Оставив на снегу несколько сотен убитых, ускакали к лесу и кирасиры, открывая взгляду русских новые ряды свежих шведских полков, занявших место уничтоженных.
Казалось бы – ничего не изменилось, почти две тысячи воинов сложили головы зря, продвинувшись вперед всего на две-три сотни саженей. Но Щерба с высоты своего седла заметил в стене леса за шведами широкий просвет, выдававший дорогу, выходящую на луговину аккурат в этом месте. Это значило, что, если русским полкам удастся туда пробиться, они отрежут всей шведской рати путь к отступлению и прижмут ее к болотине на северном краю поля. Там схизматикам останется только погибнуть. Или – сдаться.
Три сотни саженей до дороги русские полки уже прошли. Оставалось еще два-три рывка, и они загонят чужаков в смертельный капкан.
– Слушайте