ов, пока сайты объявлений не привели меня в глухой деревенский аул – Минеузтамак. Там было несколько предложений, по вполне приемлемой цене, но один участок был почти бесплатным. 40 соток земли практически даром! Я тут же набрал номер, и не глядя на дом и землю, отправился в путь – оформлять покупку.
Дом продавала молодая женщина, её звали Марьям. Она спросила нельзя ли ей отдать ключи позднее, потому что она забыла в доме фотоальбом отца. Я был не против.
Когда документы были готовы, я помчался в Менеузтамак осматривать свои новые владения. Там меня встретила Марьям. Она указала на ульи, выстроенные рядами:
– Большая часть пчёл, я думаю, улетели, а мёд, скорее всего растащили соседские пчёлы, но если вы постараетесь, то сможете всё восстановить. Медогонка, вощина, рамы и прочее – всё в дальнем сарае. Только вы близко не подходите пока, от вас духами пахнет – ужалят. А здесь –дровяной сарай, дров там на целую зиму хватит. Тут-баня…
– А, это что за развалины? – прервал я её, и показал на полуразвалившуюся постройку из камня, вымазанного красной глиной. Я никогда раньше не видел ничего подобного.
– Это осталось от прежних хозяев, это была баня, скорее всего. Её строили из камней, что добывали из гор, а глина с реки служила цементом.
– Надо же, надо будет сфотографировать, чтобы не забыть. Я на этом месте курятник сделаю, – сказал я, уже по-хозяйски прицениваясь, решая, что снести, а что построить.
– Да, у отца осталось две курочки, за ними соседка приглядывала, он их ей завещал, но они отсюда не уходят, каждый вечер домой возвращаются. В округе лиса ходит и кур таскает, так что вам без собаки не обойтись.
– А эти, как же живы до сих пор? – спросил я, раздумывая, оставить здесь вишни или спилить.
– Они в доме живут, на веранде, в старом улике, отец их на ночь крышкой накрывал, а наутро выпускал. Соседка пробовала к ним других кур подселить, чтобы уж заодно, но они других не принимают – клюют, выгоняют.
– Ишь ты, балованные какие – на суп их, – я отвлёкся, наконец, от вишен, и посмотрел на двух обнаглевших кур, что гуляли тут же под вишнями, и важно ко-кокали.
А Марьям вдруг как-то надрывно сказала, что куры эти для её отца были словно дети родные. Мне показалось, что я ослышался, и я переспросил. Но она виновато отвернулась, вытирая слёзы, пробормотав при этом что-то вроде: «не обращайте внимания».
Собственно говоря, я и не собирался обращать внимание на то, кто и как относился к этим курам раньше, но мне стало неловко, что я расстроил человека:
– Он любил животных? – спросил я.
– О, я не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что у каждой его пчелы было имя и он при встрече спрашивал у них, как дела, – тут она рассмеялась и пошла к дому.
Домик был совсем маленький, с обветшалой крышей. Почему-то я решил возмутиться, что крыша готова вот-вот обрушиться:
– Ого, ну и крыша, вы должны были меня предупредить, что она в аварийном состоянии! Мне ведь здесь жить!
– Отец не успел её сделать, но все материалы на крышу лежат на чердаке. А пол, потолок, окна – новые. Отец всё поменял, он на все руки мастер был, и печь переложил, побелить вот только не смог сам – сил уже не было – соседи белили. Он торопился, хотел к зиме успеть.
Мне вдруг стало жалко Марьям, я только теперь подумал, что она раздавлена горем, и вдруг понял, как ей тяжело даётся этот акт приема-передачи дома её отца.
В доме было полно вещей, Марьям виновато обвела их рукой и сказала:
– Всё, что я смогла пристроить из вещей, я пристроила, но то, что осталось, я бы попросила вас не выбрасывать на свалку. Подыщите им других хозяев, пожалуйста. В деревне ведь не так, как в городе, тут всё разберут.
Я кивнул головой, думая про себя, что точно не стану этим заниматься, а вот на свалку это действительно – самое то. Шаря глазами по комнате, я наткнулся на красивую бархатную книгу на столе.
– Это тоже нужно пристроить, – спросил я, по-хозяйски беря книгу в руки. Но Марьям неожиданно выхватила её у меня:
– Это альбом моего отца, я вам говорила.
– Простите, я не знал, а можно взглянуть? – мне почему-то нестерпимо захотелось увидеть её отца.
Она пожала плечами и протянула альбом. Мы сели на диван и стали листать страницы.
Отца Марьям звали Ханиф абзый, и с первых пожелтевших фотокарточек он смотрел на меня в парадном костюме, держа под руки молодую невесту, мать Марьям. Молодой, красивый, с пышной шевелюрой… Дальше с чёрно-белых снимков на меня смотрели и сама Марьям и её родная сестра. Обе они были ещё совсем крошками.
Фотографии пахли железом и воском, я принюхался:
– Откуда такой запах?
– О, это от микросхем, папа был электриком, он мог сам сделать радио или магнитофон, мог починить что угодно – телевизор, холодильник! А какую он делал раньше цветомузыку. Вот здесь по углам стоят, он сделал их ещё в юности, когда мы с сестрой были маленькими. Жаль, что время радио и магнитофонов ушло безвозвратно, и под конец жизни его ремесло стало