ы.
– Ух ты! – впечатлился коллежский секретарь. Не удержавшись, он подскочил к двери и дважды выпалил в ответ, целясь на звук. Из квартиры бухнуло тоже два раза. Пули, разбрасывая по лестнице щепки, вылетали наружу, как шмели; одна чиркнула Бударгина по рукаву. Тот ойкнул и убрался за косяк.
– Последний остался, – одними губами прошептал Лыков и хватил кулаком пониже прозорки. Раздался шестой выстрел, а следом за ним щелчок экстрактора и звон выпавших гильз. Пора!
Алексей отступил на два шага, собрался и одним сильным ударом плеча выбил дверь. Сыщики ворвались в квартиру. Напротив входа белобрысый парень торопливо снаряжал барабан «смит-вессона» зарядами. Не успел: Лыков так саданул ему кулаком в ухо, что стрелок улетел в кухню.
С оружием в руках коллежский асессор обежал квартиру, но никого более в ней не обнаружил. Неустроенная и грязная, она была, видимо, малообитаема: мебель в чехлах, окна закрашены мелом, ни вещей, ни следов пребывания жильцов. Только на кухне стоял початый штоф водки и лежал надкусанный огурец.
– Ваше высокоблагородие! – позвали Лыкова от черного хода. – Гляньте, что мы нашли!
Лыков поспешил к задержанному. Агенты Летучего отряда уже надели на него наручники и обыскали. Нож и кастет лежали на сундуке, а старший филер Пестов протягивал начальству револьвер:
– Узнаете?
Это был 4,2-линейный[2] «смит-вессон» особого образца для скрытного ношения. Длина ствола у него составляла всего два вершка, и отсутствовала шпора для среднего пальца, обычно помещаемая на спусковой скобе. Оружие выпускалось небольшими партиями в Туле специально для сыскных агентов. Малые размеры револьвера позволяли ему незаметно помещаться в кармане. Преступники мечтали заполучить себе такую удобную вещь, но револьверы были номерными, и полицейское начальство строго за ними следило. За последние три года пропал только один такой «смит-вессон»…
– Тот самый? – спросил Лыков, хмуро глядя на арестованного.
– Так точно, ваше высокоблагородие. Его, Красноумова.
В начале весны бесследно исчез секретный сотрудник Департамента полиции губернский секретарь Красноумов. Как и Лыков, он был «демоном» – легендированным агентом, способным внедряться в уголовную среду. Смелый и артистичный, Иван состоял в любимцах всего департамента. Алексей с ним дружил и тяжело переживал случившееся. И вот – эта находка, словно последняя весточка от человека, которого уже три месяца, очевидно, нет в живых.
Коллежский асессор подошел к бандиту, посмотрел на него тяжелым взглядом:
– Рассказывай, где взял.
– А Недокрещенный подарил, когда мы вашего «демона» в Екатерингофке топили, – ухмыльнулся тот, нимало не смущаясь. – Эх он и кричал!
Рука Алексея сама легла на шею бандиту, а по лицу пробежала нервная судорога.
– И про Недокрещенного расскажи, – хрипло потребовал сыщик.
– Щас! – дерзко ответил тот. – Может, и псалом какой спеть?
– Понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю? Надеешься с каторги потом сбежать? Дурень; ты даже до участка не дойдешь. Будет тебе ускоренное судопроизводство. Ну? Последний раз спрашиваю.
Сыщик и налетчик смотрели друг другу в глаза. Лицо у Лыкова стало страшное – агенты даже поежились, но арестованный и не думал смущаться.
– Ты кого другого пужай, а я свое отбоялся. Пошел к чертям!
Алексей крикнул через плечо:
– Пестов!
– Здесь, ваше высокоблагородие!
– Сними с него наручники. И закури свою.
– Слушаюсь!
Старший филер не спеша вынул папиросу, раскурил и пустил струю дыма в потолок.
– Смотри, мразь, – снова обратился Лыков к уголовному. – Тебе осталось жизни на три затяжки. Пестов сейчас докурит, и… Будешь говорить?
– Валяй, легавый, – смело ответил парень. – Нет хуже, чем смерти ждать. Ежли я вам сейчас про Недокрещенного что скажу – мне одно не жить. Долго ли, коротко, а он меня спишет. Лучше уж коротко. Валяй, казни! Твоя власть.
Лыков стоял, ждал, пока старший филер докурит. Все молчали. Наконец, Пестов крякнул и швырнул окурок на пол. Лыков кивнул агентам, те, толкаясь, поспешно кинулись на лестницу. Через несколько секунд в квартире раздался выстрел. Коллежский асессор вышел к подчиненным, убрал дымящийся «веблей» за спину, ладонью стер с лица злые складки:
– Все помнят, что говорить?
– Так точно, ваше высокоблагородие, – ответил за остальных Бударгин. – Убит при задержании. Вон дверь-то как издырявил!
Через четыре дня в зале заседаний Окружного суда тот же Бударгин стоял перед прокурором и четким баритоном декламировал:
– Обещаю и клянусь Всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием и Животворящим Крестом, что, не увлекаясь ни дружбою, ни родством, ни ожиданием выгод или иными какими-либо видами, я по совести покажу в сем деле сущую о всем правду и не утаю ничего, мне известного, памятуя, что я во