о людей рядом с тобой в радости, интересно, сколько бы их осталось, случись беда». В этом году пришли поздравить всего двадцать человек – вот и ответ. Многие из тех, что отвалились, повели себя некрасиво – буквально ножи в спину метали. Я перестала удивляться: переживала уже нечто подобное и в школе, и на проекте «Дом 2», и в профессиональной деятельности. Но когда дело касается личного – больнее всего.
Любовь я всегда ставила на первое место, поэтому развод воспринимала как самое страшное, что может случиться с женщиной. Когда мне было двадцать пять лет, неожиданно разошлись родители, и в один день лопнул как мыльный пузырь уютный мир моего детства, ведь я была уверена, что они счастливы вместе. Тем более что у обоих родители никогда не разводились, мои бабушки были рядом со своими мужьями до их последнего вздоха, прожив вместе по пятьдесят пять лет.
Меня часто сравнивали с бабушкой Аллой по маминой линии: она очень открытый, искренний человек, продолжала верить людям, сколько бы ее ни обманывали. И в этой наивности я точно пошла в нее. А целеустремленность у меня от мамы – Ирины Александровны. Она мечтала стать врачом и после школы поехала из Клайпеды в Ленинград поступать в Первый мед, говорила: «Если не поступлю – это будет конец жизни». На втором курсе к ней сватался сын дипломата одной африканской страны, свободно владеющий пятью языками и прекрасно танцующий в любых стилях. Мама была покорена его образованностью, но не смогла ослушаться отца, который был категорически против брака с иностранцем, так как отъезд дочери за границу приравнивал к измене родине и грозился от нее отречься. Как потом оказалось, мама могла бы жить в Париже, где у молодого человека были бизнес и дом.
Папа, Игорь Дмитриевич, был принят бабушкой и дедушкой благосклонно: высокий, умный, веселый, красивый, да еще играл на гитаре и пел. Ну какая теща устоит?! Родители мои познакомились в стройотряде в Коми, где мама была врачом у студентов авиационного института. Она всегда имела активную жизненную позицию и свято верила в идеалы того времени. Уже в восемнадцать лет ее, работавшую на сорока двух ткацких станках (прямо как Любовь Орлова в фильме «Светлый путь», эта звезда – мамин ориентир), коммунисты фабрики «Возрождение» приняли в свои ряды. В институте мама была комсомольским секретарем на курсе и главным организатором вечеринок в студенческом общежитии. Лидером становилась везде, в том числе и в нашей семье, последнее слово всегда было за ней.
Я появилась на свет в съемной коммунальной квартире в Кронштадте, родители называли меня Бриллиантиком – так я им была дорога. А моя сестра Аня родилась уже в двухкомнатной квартире в Питере, которую папа к тому времени купил. Жили мы скромно. Мама работала с утра до вечера, папа учился в аспирантуре, и мы росли в яслях и детсадах. Потом папа занялся бизнесом, но все равно богачами не стали: у родителей были другие приоритеты. Вечно с сестрой донашивали вещи за детьми их друзей, а все деньги мама тратила на путешествия и наше образование. У меня не было красивого пенала или рюкзачка, зато в пять лет я уже побывала у Эйфелевой башни и в римском Колизее. Честно скажу: в этом возрасте трудно было оценить, как это здорово – поездки выматывали.
После рождения сестры с меня уже был спрос как со старшей. Мама считала, что чем раньше пойду учиться, тем лучше, поэтому отдала меня в пять лет в лучшую на тот момент платную питерскую школу. Чтобы туда поступить, я с трех лет занималась английским, потом к нему добавился немецкий. Одноклассники были старше меня на два года – физически трудно было за ними угнаться. Мама по вечерам стояла над душой, пока не сделаю все уроки. До сих пор помню, как рыдала над тетрадкой, не в силах разобраться, как правильно пишется одно слово, а она требовала: «Оля, давай, что тут непонятного?!» Тогда столько приходилось писать, что у меня на пальце появился бугорок – «трудовая мозоль». Потом мама признала: «Я сократила тебе детство».
Родители были круглыми отличниками, окончили институты с красными дипломами, приходилось соответствовать. И какой же был позор, когда в девятом классе меня пытались выгнать из школы! Ребенком я впервые столкнулась с неконтролируемой ненавистью к себе, причем взрослого и властного человека – директрисы. Открытого конфликта у нас никогда не было, замечала только ее косые взгляды в коридорах. А все потому, что с детства пыталась выделиться, не быть как все. Я всегда высказывала свое мнение на уроках, и однажды меня выгнали с истории за то, что подвергла сомнению нападение на Русь татаро-монголов. Видела накануне интересную передачу, но учительница строго придерживалась того, что написано в учебнике.
И еще я очень ярко одевалась. Пять дней в неделю мы должны были носить пиджак и брюки, а по субботам объявляли «день без формы» и все учителя замирали в ожидании: «В чем придет Оля?» Я надевала пушистые тапочки-зайчики, гелем ставила волосы как на обруче у статуи Свободы и блестками-звездочками оклеивала брови. В двенадцать лет на День святого Валентина пристрочила на брюки в районе ягодиц по красному сердечку! Мама хорошо шила, и я научилась пользоваться ее швейной машинкой – так себя выражала. Может, если бы не те детские эксперименты, мои дизайнерские способности не вылились бы в линию одежды от Ольги Бузовой.
Но директриса не видела здесь творческих задатков