Николай Николаевич Наседкин

Улыбки и усмешки


Скачать книгу

поэт», которая, без преувеличения, потрясёт всю читающую Россию. За недостатком места не будем подробно излагать сенсационную гипотезу почтенного филолога, а суть её вкратце такова: великий поэт Александр Сергеевич Пушкин – это гениальная мистификация. История литературы знает примеры такого рода. Так и не доказано, например, существовал ли на самом деле легендарный Гомер, до сих пор спорят о том, является ли автором «Гамлета», «Отелло» и прочих бессмертных пьес Уильям Шекспир, да и мистификация с нашим незабвенным Козьмой Прутковым разоблачена была далеко не сразу – современники долгое время верили в реальное бытование на свете такого колоритного сочинителя.

      Арон Шулерман предполагает, что и Пушкин – это тоже всего лишь литературное имя. Вернее, человек такой жил-существовал: родился в 1799 году, учился в Лицее, погиб на дуэли в 1837-м. Всё, как и описано биографами-пушкинистами. За исключением одного: реальный Пушкин если и пописывал стишки, то весьма посредственные. Всё началось, по версии Шулермана, с лицейского экзамена, на котором присутствовал Державин. Стихотворение «Воспоминание о Царском Селе», которое читал перед патриархом русской литературы юный Пушкин – это плод коллективного сочинения его приятелей Дельвига и Кюхельбеккера. Придумали они это шутки ради, да и хотелось поразить великого пиита: дескать, вот как лицеисты умеют сочинять! Доверили же играть роль юного поэта Пушкину – как самому бойкому. Кстати, много лет спустя друзья Пушкина как бы проговорились, поставив в известной строке местоимение во множественном числе: «Старик Державин НАС заметил и, в гроб сходя, благословил…»

      Постепенно шутка затянулась, переросла в серьезное, эпохальных масштабов дело. В творчестве Пушкина принимали участие более десяти литераторов, как бы создавая коллективно русского гениального писателя. Пушкин в поэзии – это уже упоминаемые лицеисты, а кроме них свою лепту внесли Жуковский, Веневитинов, Тютчев и даже молодой Лермонтов. Недаром потом в своем знаменитом стихотворении «Смерть Поэта» он обмолвится:

      Погиб Поэт! – невольник чести,

      Пал, оклеветанный молвой,

      С свинцом В ГРУДИ и жаждой мести…

      Какая там грудь! Реальный Пушкин, как известно, был ранен в самый низ живота, почти в пах, но юный Лермонтов приподымает реальность, романтизирует: да, русская литература была смертельно ранена в самое сердце – уже никакими коллективными усилиями второго такого гения не создашь.

      Что касается прочих жанров, то здесь случай играл ещё большую роль. Бывало так, что иные произведения крупных литераторов по тем или иным причинам под их именами публиковать было невозможно, и тогда они появлялись на свет под фамилией Пушкина. Так, «Капитанская дочка», «Повести Белкина» и большинство других прозаических вещей, а также «История пугачевского бунта» принадлежат на самом деле перу Карамзина. А «Борис Годунов» и «Маленькие трагедии» были обнаружены в архиве Грибоедова после его смерти.

      И при жизни Пушкина и уже более полутора веков после его гибели исследователи жизни и творчества поэта не перестают удивляться: какой контраст между Пушкиным-пьяницей, повесой и дуэлянтом в жизни, и Пушкиным-творцом, какая фантастическая широта жанров и тематики в его творчестве, какие удивительные перепады в стиле и слоге…

      Что ж, гипотеза Арона Шулермана во многом проливает свет на эти странности.

      Непечатное издание

      В редакции газеты «Губернскiя чернуха энд порнуха» – летучка. Главный редактор окидывает пламенным взором шайку борзописцев, как шутейно именует он в спокойную минуту своих поджарых помощников-подельников, скребёт заскорузлым пальцем в давно не чёсанной бороде и рявкает:

      – Ась?! О народишке позабывать зачали? О быдле, для коего газетку нашу стряпаем, а?.. Кстати, плюйте тому в харю, кто наши «Губернскiя чернуху энд порнуху» бульварной газеткой обзовёт. Какая ж она бульварная, коли в городе нашем бульваров вовсе нету? Она у нас, напротив, – скверная газетка, ибо скверов у нас полным-полно.

      Так вот, чево-то вы, фраера-рецидивисты газетные, халтурить принялись. В последнем номере «ГЧП» вон чего проскочило, какая корявая фраза (раскрывает газету и, зажимая нос, вычитывает): «Он убил её ножом». Ась? Чему я вас только учил! Вот как надо: «Жутко оскалившись, он с леденящим душу криком схватил громадный страшный тесак с зазубренным леденящим сердце лезвием и вонзил в беспомощную жертву по рукоять, которая завизжала леденящим уши голосом! Хлынул водопад кровавой крови!» Усекли?

      – А это что? – ревёт дальше леденящим загривки подчинённых голосом редактор. – Зачем это плоскогрудую лахудру на первой полосе тиснули, да ещё и в такой скромной позиции? Учу вас, учу – посиськастее надо, порасщеперистее на первую. От газеты нашей должон запашок клубнички подкисшей клубиться, чтобы приванивало сально – читатель-обыватель должон душок за версту чуять, на него должон бежать и раскошеливаться.

      – И ещё! – орёт леденящим пятки юных борзописцев голосом редактор. – Во всём номере всего-навсего тридцать пять опечаток и всяких прочих ляпов. Вы что же это, с нормальными газетами сравняться вознамерились? Мы чего, для вшивых