аже электроника – до последнего времени страна диктовала миру свои представления в этих областях человеческой деятельности, а кое-где и продолжает диктовать. Но чтобы сюда, как полтораста лет назад, неудержимо стремились на поклонение художники, музыканты и поэты, а не только богомольцы и бездельники, такого уже нет и не предвидится. Хуже того, в отношении итальянцев в мире укоренилась весьма прискорбная и ничем не оправданная снисходительность. Сами они этим обстоятельством, похоже, нимало не тревожатся.
Это мы вечно обеспокоены, как нас воспринимают в мире, и оттого становимся еще уязвимее. Мы придумываем и потом лелеем легенды о какой-то непостижимой глубине и загадочности славянской души. Что вы говорите? Какие русские? Какой Достоевский? По справедливости, нужно бы писать про загадочную итальянскую душу, и это достойная задача, которая самих итальянцев почему-то не очень вдохновляет.
Контрасты есть везде. В Америке, в Бразилии, в России и в Турции. Но именно здесь, в Италии, плотность контрастов на единицу исторического времени и географического пространства столь высока, что трудно уместить в сознании: нет, право, это одна и та же страна?
Тонкие – нет, тончайшие! – настройки, оттенки, полутона и – первозданная простота, которая, как известно, хуже воровства. Рафинадной чистоты аристократы и столь же химически чистые жлобы. Стройный порядок Pax Romana и неразбериха послевоенной парламентской республики. Циничный гуманист Макьявелли и харизматичный популист Муссолини. Высокое Возрождение – и сегодняшняя попса образца фестиваля Сан-Ремо. Первые в мире университеты и высоковатый, как для Европы, уровень функциональной неграмотности. Истовая вера и весьма распространенная жуликоватость (последнее, впрочем, должно бы нас мало удивлять). Проще всего прочертить по ключевым точкам некий график и с легкой душой вынести приговор: упадок. Да нет, не все так просто. Знаем мы немало других стран, уставших от собственного былого величия и не вызывающих в своей сегодняшней ипостаси ничего, кроме удивления и чувства неудобства.
А Италия все-таки восхищает, несмотря ни на что. В конце-то концов, какое мне дело до мафии, когда я вижу очередную коллекцию Армани? Вот, кстати, поразительная вещь: итальянцы обладают врожденным вкусом и чувством стиля совершенно независимо от образования, социального происхождения и, быть может, даже профессиональной принадлежности. Откуда этот вкус берется, предлагаю гадать специалистам, знать бы только, по какой дисциплине. И ведь бедная же страна, беднейшая, причем до самого последнего времени, до второй половины XX века – как и вся остальная Европа, впрочем. То есть не ходили итальянские детишки, как у нас, чуть ли не поголовно, ни в музыкальную школу, ни в художественную, ни в кружок «Умелые руки» при Доме пионеров. Да и в школу не все ходили. А стиль есть. Врожденный.
Кстати о бедности: об этом как-то не задумываешься, но пицца, представляющая итальянскую кухню во всем мире, – это ведь типичная еда бедных! Помню, я был порядком разочарован, когда в первый мой приезд в Рим принесли мне небольшой… блинчик? лепешку? Была она слегка помазана томатом, правда, свежим, едва-едва посыпана сыром, в центре сиротливо тосковал кусочек колбаски, издевательски торчала веточка базилика… и все! Я стал есть, понимая, что попал, но не пропадать же добру. И – оторваться от этого было решительно невозможно. Съемочная группа переминалась с ноги на ногу, ожидая, пока я закончу трапезу. Я понимал, что веду себя неприлично, но встать из-за стола не мог себя заставить, пока не съел последнюю крошку.
Я могу предположить, что сочетание ограниченных материальных ресурсов и богатой среды производят взрывной эффект. Теперь уже ресурсы, конечно, не так скудны, и страна выглядит по-западному зажиточно, но историческая память о том, как приходилось себе во всем отказывать, не затухает долго. А среда лишь расцветает, шлифуется, сепарируется. Обычная средиземноморская природа, по определению живописная, окончательно раскрывается благодаря тому, что в каждой ключевой точке ландшафта глаз встречает необходимый архитектурный акцент, и это может быть обычная ферма, крашенная охрой, а может легко оказаться настоящая патрицианская вилла времен Марка Аврелия. И в маленьком городишке, название которого тебе ничего не говорит, вдруг обнаружится церковь XII века с фресками Джотто. А уж в таких прославленных местах, как Падуя, Пиза, Верона, Перуджа, Сиена, не говоря уже о Флоренции, Милане, Риме, количество памятников мирового значения и нечеловеческой энергетики производит полную революцию в мозгах. Понимаешь, что такое культура. Это когда много, очень много творческой энергии реализовалось в камне, холсте, мраморе, штукатурке, краске, а также в нотах и буквах. Духовное наследие итальянцев необозримо. Вот именно: необозримо. Мне сложно себе представить человека, который способен знать и помнить это все – треченто, кватроченто, чинквеченто, всех Медичи, всех Борджа, все оперы Беллини, все фрески Микеланджело. Нет, конечно же, они есть – историки, искусствоведы, культурологи и семиотики, – но выглядит полное знание, тем не менее, невероятно, ибо итальянская вселенная необозрима, и в этом ее основной урок. А ведь есть еще кино (неореалисты и Висконти), компенсировавшее с избытком скудость литературы в XX веке.
Расти в таком окружении и оставаться девственно