время в долгих и вдумчивых переговорах, выясняя, кто будет командовать, а кто исполнять.
А девушки в это время «решают».
Они организовывают, контролируют, прикрикивают, увещевают, составляют планы, раздают поручения и тут же делают множество всего сами, боясь, что поручения останутся невыполненными и порушат планы.
Наверняка в каждой компании есть такая девушка. А может их несколько, и они по очереди передают друг другу бразды правления всеобщей или даже просто чьей-то непутёвой жизнью. Иногда и вовсе отходят в сторону, пытаясь «решать» для себя, но стоит им лишь взглянуть, как неумелыми руками всё отправляется прямиком в пропасть или попросту стоит на месте, и они, вздохнув, подхватывают эти бразды и, стиснув зубы, пытаются сдвинуть или спасти от неминуемой гибели. Получив, разумеется, кучу упрёков в том, что «так долго», что «нельзя было сделать сразу» и много ещё всяких «что».
Те, кто «решают», всегда получают упрёки.
Эти девушки, разумеется, разные. Одни говорят тихими голосами мудрости и разума. Другие бьют гаечным ключом здравого смысла. Третьи метко стреляют единственно верными выходами из ситуации. Но у всех них плечи – не важно, худенькие, сильные или ещё какие, – в скрытых мозолях, от громоздких и неудобных чужих проблем. В их глазах тщательно спрятанная усталость. В залатанных сердцах осколки разорвавшихся чужих обид и застрявшие на века ядовитые плевки.
Не каждая девушка может быть той, которая «решает», но если вы видели хотя бы одну, то легко узнаете их среди толпы.
Можно было бы сказать, что эти девушки – ангелы-хранители, посланные на Землю, чтобы оберегать и защищать, но это не так. Одна из причин в том, что они встречаются от Крайнего Севера до Жаркого Юга, и бывают разных национальностей и вероисповеданий. Вторая состоит в том, что они очень часто незаметно для себя становятся наркотиком, на который подсаживают всех вокруг. И когда этим «всем вокруг» потом заявляют, что теперь-то они сами за себя в ответе и хотя бы частью проблем должны заняться самостоятельно – у них начинается ломка.
Наркотик «девушки, которые решают» – не убивает, но вызывает стойкое привыкание едва ли не с первого раза.
Как и все девушки, они любят конфеты, вкусные напитки, цветы, украшения, парфюм, модные наряды, посещение косметологов и массажистов. Однако лучшим подарком для них, разумеется, является совсем другое. Чтобы обрадовать, достаточно просто попросить посидеть в сторонке и отдохнуть. И заняться делом самому. Девушки будут порываться помочь, а то и вовсе пытаться отстранить, но не надо поддаваться такому искушению. Не стоит путать силу привычки, с искренним желанием. Вновь усадите и продолжайте заниматься сами. И вы увидите, как наконец-то чуть расправятся плечи, избавившись от части проблем; как глаза прояснятся, засветившись спокойствием; как на губах заиграет тихая и ясная улыбка.
Для них нет ничего лучше, чем хоть чуть-чуть побыть «девушкой, которая ничего не решает».
П-Н-Б
У меня три отца. Мы живём в собственном доме неподалёку от небольшого провинциального города. Я умею слушать и делать выводы. Из обрывков фраз, найденных записей и недомолвок я построила теорию о том, что скоро должно что-то случиться. И мне это не понравится.
Сейчас вечер. Два отца уходят в город на прогулку, а Папа-П сидит на крыльце. Я сажусь рядом, и мы долго смотрим через поле, пока фигуры не скрываются за высокой травой.
– Сыграем в монополию, Алина? – спрашивает Папа-П.
– Давай.
Мы идём в дом, чтобы пить морс, играть в монополию и вести себя как обычная семья. Притворство часто входит в привычку.
Позже, когда коробка с игрой занимает место на верхней полке старого стеллажа, мы опять сидим на крыльце. Папа-П покачивается в кресле, укрывшись пледом, и читает газету. Это ещё больше подчёркивает его старость, выделяет пепельно-белую шевелюру и дряблые руки, покрытые пятнами.
Я наблюдаю за ним исподволь. За покачиванием головы, будто бы в такт незримой мелодии. Губы неслышно проговаривают слова, а глаза пробегают по строчкам. Я наблюдаю за Папой-П, хотя успела изучить его больше, чем остальных отцов.
Пролетавшая муха уселась ему на шею и ползёт, продвигаясь к лицу. Папа-П даже не пытается стряхнуть её – по-видимому, слишком погружен в газету или размышления. В последнее время он часто застывает так.
Я встаю и стряхиваю муху – мне неприятно смотреть, как она ползает по отцу. Папа-П удивлённо поднимает глаза, будто очнувшись от долгого сна.
– Муха, – говорю я. – Вот здесь, – касаюсь пальцем шеи.
Отец ловит мою руку и прижимает к себе. Я чувствую, как под шероховатой кожей бьётся жилка. Ровно и спокойно, несмотря ни на что.
– Почему ты не ходишь в город? – спрашивает Папа-П.
– Неинтересно, – говорю я, хотя это ложь.
Тишина встаёт между нами на несколько секунд, стремясь разъединить. Однако получается обратное.
– Понятно, – говорит