до реки, а это почти два километра, бросить там гильзу от ружья 16 калибра и вернуться назад. И, как вы понимаете, это был я.
При каждом завывании все зябко поводят плечами и смотрят на меня, струшу ли я в последний момент или нет? Сомнения и страх раздирают меня на части изнутри, но руки сами застегивают крепления лыж, поздно сомневаться, слово дано и назад пути нет. Наконец, все готово, я нервно вздрагиваю от очередного особенно продолжительного завывания и бросаюсь вперед к реке навстречу опасности.
Накатанная, подмороженная 30 градусным морозом лыжня скрипит и поет на все голоса, сильнейшее возбуждение холодит спину и сдавливает виски. Возможно, волки еще далеко, ведь ночь усиливает звуки. Пот струится по моей спине, течет из под теплой шапки и заливает глаза. Пытаюсь рассмотреть малейшее движение впереди у реки, но, пока, Слава Богу, ничего не вижу. Слабую и единственную надежду дает одноствольный обрез 16 калибра и четыре патрона к нему. Возможно, их отпугнет выстрел, а если нет. Это, наверное, будет зависеть от того, насколько голодны они в данный момент. Обрез тяжело бьется на привязи за пазухой моей куртки, река стремительно приближается, волчий вой тоже.
Нервное напряжение достигает предела, до боли хочется повернуть назад к дому, к теплу, к людям, но я должен добежать до берега, иначе позор «на всю вселенную».
Наконец, бросаю гильзу, мельком оглядываю замерзшее русло реки и резко поворачиваю назад к селу. Волчий вой ударяет мне в спину, усиленный многократно моим воображением, ощущение погони за мной настолько реально и осязаемо, что я чувствую хриплое дыхание злобной голодной стаи в нескольких десятках метров за моей спиной.
Нет времени анализировать, что реально, что нет – я не бегу, а лечу. Обрез, плохо закрепленный на груди, летит в сугроб, поднимать некогда, позади смертельная опасность, страх гонит меня вперед с ураганной силой.
Влетаю в переулок, откуда стартовал, проскакиваю мимо моих недоумевающих дружков и сбрасываю лыжи. Через несколько минут я уже в сенцах нашего дома пытаюсь в темноте нащупать ручку входной двери и не могу. Волчий вой разрывает барабанные перепонки, меня бьет нервная дрожь. Наконец, нащупываю ручку и из последних усилий открываю дверь и вваливаюсь домой. Топится большая печь, мама замешивает тесто в квашне и вопросительно смотрит на меня.
– Что случилось?
– Нет, ничего, – выдавливаю я из себя и чувствую, как начинаю всхлипывать. Прохожу за занавеску, где стоит моя кровать, и падаю обессиленный ничком, не раздеваясь. В эту ночь я так и не смог заснуть до самого утра. Мой еще детский мозг, утомленный и взбудораженный ночными событиями постоянно возвращал меня к реке и волкам. Сладкое блаженное чувство только что пережитой опасности расползалось по всем клеточкам моего уставшего тела; под утро, засыпая, я уже хотел более сильных ощущений и, конечно, еще не мог знать, что это определит мою дальнейшую судьбу.
Раз, два, три – я на якорной цепи
Август 1969 года, рейд порта Владивосток. Я и мой однокашник Юра Купин работаем матросами на теплоходе «Камчатка» Дальневосточного морского пароходства. Мы курсанты второго курса судоводительского факультета ДВВИМУ, и проходим индивидуальную морскую практику.
День назад пришли с Колымы и ожидаем погрузки на рейде, но в рейс мы с товарищем уже не пойдем, скоро начинается учебный семестр и нам пора в училище. С трудом добиваем многочисленные отчеты по практике, остается только получить обязательные письменные характеристики от старпома и можно списываться. Юра её уже получил и очень хорошую, а я под вопросом, так как отношения со старпомом у меня, мягко говоря, не сложились, и он пообещал мне такую, что в тюрьму не примут, если я хоть на 30 секунд опоздаю на вахту или скажу хоть слово против. Надо продержаться, осталось-то пару дней.
Характеристика очень важна для нас, так как все мы ждем открытия допуска к заграничному плаванию, а это – мечта всей нашей молодой жизни. Сан-Франциско, Сингапур, Гонконг – все это останется пустым звуком без паспорта моряка.
Моя последняя вахта завтра с 4 утра, потом швартовка к причалу, после этого приедет наша подмена, и мы можем списаться с судна. Отпрашиваюсь у старпома в город и клятвенно обещаю, что буду в 11 вечера на последнем рейдовом катере.
Такое ощущение, что Владивосток переполнен курсантами третьей роты ДВВИМУ. Уже через час нас собралось около семи человек, все при деньгах, так как практика индивидуальная, и нам платят по ставке матроса второго класса, плюс за участие в грузовых операциях в Арктике. Обойдя кучу всяких злачных мест, уже изрядно навеселе, прорываемся с боем в ресторан «Волна», что на морском вокзале. Огромное помещение переполнено, грохочет музыка, на танцплощадке в диком танце извиваются пары, и мы просто ныряем в этот водоворот, забыв про все на свете. Только, когда наша официантка заявила, что нам пора уходить, так как ресторан закрывается, я обнаружил, что последний рейдовый катер уже давно ушел. Мои попытки нанять катер в порту ни к чему не привели, и я осознал, что попал и очень сильно. Хмель начал моментально испаряться, и перед собой я уже видел усатую рожу старпома с ехидной ухмылкой.
Час