ого, как виновато кивнув преподавателю, проскользну на последний ряд.
Забыла представиться. Меня зовут Анфиса. Мне двадцать один. Любой студент технических факультетов написал бы это цифрами: 21. Но я учусь на истфаке МГУ и мне, как любому гуманитарию, легче написать парочку лишних букв, чем разбираться с цифрами.
У меня есть сестра – близняшка Алиса. Нам порой кажется, что нас назвали в рифму: Анфиса-Алиса – чтоб маме было легче звать нас скороговоркой с кухни, а папе, не задумываясь, писать записки в школу «по семейным обстоятельствам», когда мы уезжали с Алиской на олимпиады или просто прогуливали. Ведь кроме внешности нам достались еще и одинаковые инициалы.
Мы вдвоем курчавые и рыжие. Но это не значит, что мы любим рисковать и у нас нет души. Как некоторые думают об обладателях рыжих волос. Мы с Алиской – будущие историки. Я учу немецкий с испанским и занимаюсь историей повседневности при национал-социализме. А Алиса, уча итальянский и французский, исследует причины появления фашизма времен Муссолини. Темы мы выбирали, не сговариваясь. Так получилось.
16:15 Едва семинарист произнес последние комментарии, я тотчас выскользнула в коридор. Глазами моргнув одногруппникам: «До завтра!». Обычно я вальяжно прогуливаюсь с ними до метро. Но сегодня я впервые после августовской разлуки встречаюсь со своими лучшими подругами Женей и Катей. На ходу просовывая руку в рукав джинсовки, я увидела Женино сообщение: «Опоздаю на 5 минут. Пусть Катя не ворчит».
Когда собираешься с друзьями, в вашей компании всегда есть тот, кто приходит вовремя. Сидит одиноко за столиком, со вздохом ответив официанту, что он закажет, когда к нему присоединятся друзья. Нервно проверяет время на телефоне. Лихорадочно оглядывает макушки, проплывающие между столиками, и про себя чертыхается, что он мог бы не таким быстрым шагом идти от метро. И всегда есть тот, кто опаздывает, потому что долго не шел на этаж лифт. Не вовремя позвонила мама. Или застряла в пробке маршрутка.
Но с опозданием иногда труднее предугадать, чем с погодой. Поскольку для некоторых встреча около двенадцати значит действительно ровно в двенадцать, а для других это «около» растягивается от 12:10 до 12:50. И когда ты сам добегаешь до места встречи, опоздав на 10 минут и, выискивая глазами друга, звонишь ему узнать: «ну и где же ты?!» (как будто ждала его все это время),часто услышишь ответ: «близко». Насколько близко, не уточняется. Еще добавляется, что он будет через пять минут. И тебе только остается гадать, не написано ли это «через пять минут», когда вторая рука поворачивает в замке ключ, закрывая входную дверь…
В нашем трио Катя всегда приходит с завидной пунктуальностью и занимает столик, который она всегда выбирает, как будто собирается за ним просидеть всю жизнь. Волоча за собой несчастного официанта, она долго и мучительно определяется, где нам предстоит совершить посадку, чтобы выпить по чашечке кофе. Ведь столик должен быть не на проходе. Не возле туалета. Не на сквозняке. С удобными сиденьями и хорошим видом. Одним словом, чтобы было красиво.
Зная эти нюансы, я сразу направилась к диванчикам у окна и нашла Катю, со старательным изяществом скрестившую ноги и читающую ленту новостей на телефоне с выражением лица выпускающего редактора. Время от времени она теребила воротник белой блузки, выглядывающий из-под синего официального пиджака. А каштановые волосы были заплетены волосинка к волосинке набок в косу. Вид у нее был такой приличный, что меня так и подмывало подкрасться к ней сзади и неожиданно испугать. Мне всегда кажется, что человек, на которого набрасываются с радостным воплем: « О-о-о!», испытывает не меньшее удовольствие, чем я. Не зря же он подпрыгивает на стуле.
Едва я перешла на цыпочки, как Катя не вовремя подняла глаза и элегантно махнула мне рукой. Мы с ней расцеловались, и я, как бы между прочим, обронила, что Женька опоздает. На что Катя слегка приподняла свои брови и вздохнула, что она не удивлена.
Мы позвали официанта. Я заказала двойной эспрессо, Катя – капучино. Я знаю, она любит грациозно вычерпывать пенку ложечкой. Начиная с краев и медленно продвигаясь к середине. Так в детстве меня учили есть горячую манную кашу, чтобы не обжечь язык. Только мы закрыли меню и улыбнулись официанту, как, чуть не свернув столик у входа, в черной кожанке ворвалась Женька с устрашающим воплем: «Стойте! А я?!»
У Жени был свой стиль. Крикливая помада и яркий лак на ногтях. Приталенные рубашки и зауженные джинсы. Массивные грубые часы с тоненьким ремешочком кокетливого женского браслета. Сережки – висючки и солнечные очки «Ray Ban», которые Женя носила на голове «для стиля» до ноября (несмотря на все наши язвительные замечания). При этом Женя была блондинкой с ровно подстриженным каре. И как все блондинки, жутко обижалась, когда отпускали шуточки, намекающие на взаимосвязь ее цвета волос и интеллектуального развития. Она была москвичкой. Жила на Щуке1 в десяти минутах от Серебряного Бора. Шустро аблакала по-испански и изучала историю Аргентины. Как заявляла сама Женя, она влюбилась в эту страну, когда побывала на водопадах Игуасу и увидела танго в Буэнос-Айресе.
С Женей я стала тесно общаться только на втором курсе. На первом мы с ней были в одной группе