коласа Пиледжи и Геральда Шура. Не говоря о Жан-Юге и Фабрисе
1
Они заняли дом среди ночи.
Другая семья увидела бы в этом начало чего-то нового. Рассвет, с которого начнется вереница новых рассветов. Новая жизнь в новом городе. Редкий момент, который никак нельзя прожить в темноте.
А вот семейство Блейков вселилось в дом тайком, стараясь не привлекать к себе внимания. Магги, мать, вошла в дом первой, на всякий случай громко стуча каблуками по крыльцу, чтобы прогнать крыс, если те были, прошла все комнаты насквозь и остановилась в погребе, который показался ей чистым и идеально влажным для того, чтобы там дозревал круг пармезана и стояли ящики кьянти. Фредерик, отец семейства, исходно недолюбливавший грызунов, предоставил жене свободу действий и обошел дом с карманным фонариком, потом вышел на веранду, где кучей были свалены ржавая садовая мебель, вздувшийся теннисный стол и прочие неразличимые во тьме предметы.
Старшая, семнадцатилетняя дочь, по имени Бэль, поднялась по лестнице и направилась к комнате, которая станет ее спальней, – правильному квадрату, выходящему окнами на юг, с видом на клен и на грядку чудом уцелевших белых гвоздик – они россыпью звезд угадывались в темноте. Она развернула кровать к северной стенке, переставила тумбочку и с удовольствием представила себе, как развесит по стенам афиши, прошедшие сквозь время и границы. От одного присутствия Бэль комната стала вибрировать. Отныне здесь она будет спать, учить уроки, отрабатывать жесты и походку, дуться, мечтать, смеяться, иногда плакать – типичный распорядок ее дня с начала отрочества. Уоррен, младше ее на три года, занял смежную комнату, даже толком не осмотрев ее: для него мало что значили пропорции или вид из окна, – единственно принимались в расчет наличие электророзеток и выделенной телефонной линии. Меньше чем через неделю виртуозное владение компьютерным экраном позволит ему забыть про французскую провинцию, и даже про Европу, и даст ему иллюзию того, что он снова на родине, по ту сторону Атлантики, откуда он приехал и куда когда-нибудь вернется.
Особняк постройки 1900 года из кирпича и нормандского камня отличался от других шахматным узором, идущим вдоль фасада, и резным синим карнизом вдоль крыши, над юго-западным углом которой возвышалось нечто вроде минарета. Завитки кованого железа входной решетки выгодно обрамляли дом, издали напоминавший маленький затейливый дворец. Но в этот ночной час Блейкам было плевать на эстетику, их заботил исключительно комфорт. При всем своем шарме старый камень выдавал возраст здания, да и что могло бы сравниться с ультрасовременным чудом, которым был их прежний дом – в Ньюарке, штат Нью-Джерси, Соединенные Штаты Америки.
Все четверо сошлись в салоне, где без единого слова сняли чехлы, покрывавшие глубокие кресла, диван, низкий столик и разные мелкие, пока еще пустые комоды и шкафчики. Камин из красно-черного кирпича, достаточно широкий, чтобы зажарить в нем овцу, украшала резная доска с гербом, на котором два помещика сражались с вепрем. Фред сгреб с каминной полки процессию деревянных статуэток и отправил их прямиком в очаг. Всякий предмет, который он считал ненужным, вызывал у него желание немедленно его уничтожить.
– Эти кретины опять забыли привезти телевизор, – сказал Уоррен.
– Обещали завтра, – ответила мать.
– Точно завтра или как в прошлый раз? – спросил Фредерик, озабоченный так же, как и его сын.
– Послушайте, вы, нечего смотреть на меня косо каждый раз, когда в этом доме не хватает какого-нибудь предмета. Обращайтесь напрямую к ним.
– Телевизор – это не предмет, мама, это то, что связывает нас с миром, с реальным миром, далеким от этого гнилого сарая в крысиной дыре, полной деревенских засранцев, которые будут маячить у нас под носом, может быть, долгие годы. Телевизор – это жизнь, моя жизнь, это мы, это моя страна.
Магги и Фредерик, внезапно почувствовав вину, не нашли что ответить и не стали придираться к словесным шероховатостям. Они признавали за Уорреном право на ностальгию. Ему едва исполнилось восемь, когда жизнь заставила их покинуть Соединенные Штаты, и он переживал отъезд тяжелее любого из них. Чтобы сменить тему, Бэль спросила, как называется город.
– Шолон-на-Авре, Нормандия! – ответил Фред, старательно убирая акцент. – Представьте, сколько американцев что-то слышали про Нормандию и не знают, в каком, черт побери, конце света ее поместить.
– За исключением того, что наши парни высадились здесь в тысяча девятьсот сорок четвертом, Нормандия знаменита чем?
– Камамбером, – наугад брякнул отец.
– Камамбер был и в Кань-сюр-Мер, плюс солнце и море, – ответила Бэль.
– И в Париже он был, а то был Париж, – подхватил Уоррен.
У всех остались хорошие воспоминания о приезде в столицу шестью годами раньше. Затем обстоятельства вынудили их перебраться на Лазурный Берег, где они прожили четыре года и где судьба нанесла новый удар, загнав их в Шолонна-Авре, в провинции Эр.
Они расстались и пошли осматривать комнаты, в которые еще не заходили. Фред остановился в кухне, обследовал пустой