юбимая книга: «Откуда берутся плохие парни». Толстый сборник комиксов, и, как можно догадаться из названия, про героев там не говорилось ничего. Нет, книга включала антологию историй о худших из худших, о злодеях-психопатах с именами наподобие Мерзость и лицами под стать именам.
И моему отцу приходилось каждый вечер мне это читать. У него просто не было выбора, вроде сделки Шахерезады. Перестань он читать, я бы ни минуты не оставался в постели. Я бы сразу вылез из-под одеяла с картинками из «Звездных войн» и пошел бродить по дому в трусах со Спайдерменом и с любимым замызганным покрывальцем через плечо; я слонялся бы повсюду и сосал большой палец. В подходящем настроении я мог бродить всю ночь. Так что папе приходилось читать до тех пор, пока у меня не закрывались глаза, – и даже тогда ему удавалось уйти только с обещанием, что он сейчас покурит и вернется.
(Мама утверждает, что причиной моей детской бессонницы стала травма. В пятилетнем возрасте я получил совковой лопатой в лицо и провел сутки в больнице. Это была эпоха ламп с парафином и пушистых длинноворсных ковров; тогда курить в самолетах разрешалось, а родителям ночевать в палате вместе с травмированными детьми – нет. Так что в середине ночи я проснулся в одиночестве, не обнаружил родителей и попытался удрать. Медсестры перехватили меня, когда я брел по вестибюлю с голой попой, посадили в детскую кроватку и заблокировали решетку, чтобы я снова не выбрался. Я кричал, пока не сорвал голос. Это настолько удивительно кошмарная готичная история, что, полагаю, все согласятся: она не может не быть правдой. Я лишь надеюсь, что одна из медсестер, склонившись над черной и ржавой кроваткой, в которой я рыдал, прошептала: «Смотри, Дэмиан, это все ради тебя!»)
Мне нравились персонажи из «Злых парней»: они визгливо требовали что-то невозможное и впадали в ярость, когда у них не шли на поводу; они ели руками и рвались покусать врагов. Конечно, я их любил. Мне было шесть лет, и у нас было много общего.
Папа читал мне эти истории, ведя пальцем от картинки к картинке, так что мой утомленный взгляд мог следить за действием. Если бы вы спросили меня тогда, на кого похож Капитан Америка, я бы сказал: на моего папу, ведь он говорит точно так же. И маг Дормамму тоже. А еще Сью Ричардс, Женщина-невидимка, – она тоже говорила специальным, тонким папиным голосом.
Мой папа – это были они все, каждый из них.
Большинство сыновей можно разделить на две группы.
Есть мальчики, которые смотрят на своих отцов и думают: «Я ненавижу этого чертова сукина сына! Богом всемогущим клянусь, я никогда не буду таким, как он!»
А есть те, кто мечтает вырасти и стать похожим на отца: таким же свободным, таким же добрым, таким же надежным. В этом случае ребенок не боится подражать отцу в словах и поступках. Он боится только, что у него не выйдет.
Мне сдается, первая категория – это каждый ребенок, который потерялся в тени своего отца. Возможно, такой вывод кажется странным, противоречащим логике. В самом деле: парень глядит на отца и мечтает держаться от него во всех смыслах как можно дальше. Какое расстояние вы должны оставить между собой и своим стариком, чтобы окончательно освободиться?
И однако же на каждом перекрестке своего жизненного пути такой парень обнаруживает, что за его спиной стоит тот самый отец: на первом свидании, на свадьбе, на собеседовании при приеме на работу. В любой ситуации выбора он примеряет, как поступил бы отец, – и делает ровно противоположное. И противостояние будет длиться и длиться, даже если отец и сын не разговаривают годами. И к чему хорошему это приведет?
А сын из второй категории, заслышав строчку из Шекспира: «Как радует отца на склоне дней наследников отвага молодая», – кивает и думает: ах, черт, как же это верно! Он всю жизнь счастлив: ужасно, бесчестно, банально счастлив. Он волен быть каким желает; он свободен быть свободным, – ведь его отец таким и был. И отец не отбрасывает свою тень на всю жизнь сына. Он, наоборот, становится источником света, и этот свет позволяет увидеть окружающий сына мир чуть более ясно, найти свой собственный путь.
Я стараюсь помнить, как счастлив я был все это время – и как счастлив до сих пор.
В наши дни мы считаем – и это как бы само собой разумеется – что, если нам нравится фильм, мы можем посмотреть его снова. Купить на «Айтюнс», скачать на «Нетфликс», купить диск со всеми дополнительными видеоматериалами.
Однако до года примерно тысяча девятьсот восьмидесятого, если ты посмотрел фильм в кинотеатре, ты, скорее всего, больше ни разу его не увидишь – разве только покажут по телевизору. Ты мог лишь прокручивать в своей памяти сцены оттуда – непрочный, хрупкий, неверный формат, хотя не совсем уж лишенный пользы. Изрядное число фильмов в тумане наших воспоминаний кажутся лучше, нежели наяву.
Когда мне было десять, папа принес домой устройство с лазерным диском, предшественника современных ди-ви-ди. Он тогда приобрел три фильма: «Челюсти», «Дуэль» и «Близкие контакты третьей степени». Двадцать минут счастья на каждой стороне диска. Когда двадцать минут истекали, отцу приходилось вставать и переворачивать диск.
И в то лето мы смотрели «Челюсти», и «Дуэль», и «Близкие