ог
Пожилой бомжик, вторую неделю мыкавший горе в проржавевшем, почти насквозь заброшенном плацкартном вагоне на запасных путях за Каланчевскими пакгаузами Ярославского вокзала, насторожился. Кто-то, постанывая, тяжело дыша, медленно карабкался по входной лесенке.
Своих соседей – двоих таких же несчастных, обездоленных бродяг – он, оставшийся сегодня за «дежурного по кухне», так рано с промысла не ожидал. Да и узнавал их, как в песенке поется, «по походке». Нет, это не они. Менты-линейщики? Плановая облава? Но человек, похоже, был один. И с чего бы менту стонать да охать?
Он достал из-под покореженной багажной полки ржавый обрезок дюймовой трубы, прикинул его в руке и, обхватив обмотанный растрепанной изолентой конец, направился к двери вагона. «Побирушка какой-нибудь, алкаш или еще хуже – потаскуха вокзальная, – решил он. – Но нам тут посторонние без надобности, сами чудом нашли эту норку, а на дворе ноябрь! Если вести себя тихо, как мышь под веником, есть шанс пересидеть зиму под худой, а все же крышей… Гнать всех, пусть ищут другое место!»
Дверь, как раз на такой случай примотанная куском толстой проволоки, задергалась. Стоны стали сильнее.
Бомж пожал плечами, поудобнее перехватил свою дубинку и двумя движениями размотал импровизированный «запор». Потом резко толкнул тяжелую дверь наружу.
Открывшаяся дверь буквально смела с верхней ступеньки лесенки молодого паренька. В сгущающихся сумерках лицо упавшего проступало молочно-бледным, бескровным пятном, на котором выделялись громадные, широко раскрытые глаза с неестественно расширенными зрачками. На парне была потрепанная камуфляжка с крупно нарисованной аляповатой эмблемой: расправившим крылья белым орлом. Это сочетание белого лица и белого силуэта на куртке почему-то показалось бомжику особенно жутким.
Парень с трудом привстал на колени, застонал и, подняв лицо, глядя прямо в глаза растерявшемуся бродяжке, сказал с удивительной, завораживающей и счастливой уверенностью:
– Брат мой! Возрадуйся! – и ткнулся лицом в грязный «собачий» ящик днища вагона. Потерял сознание.
Плохо соображающий, обалдевший бомж спрыгнул вниз, наклонился над лежащим и только тогда заметил, что правая штанина у того густо подплыла свежей кровью. Вот беда-то! А если помрет? Ментовня на них повесит, это ж как пить дать!
Бомжик подхватил парня под мышки и, удивляясь птичьей легкости его тела, потащил в вагон. Он был всего лишь бомжом, не убийцей, а оставить потерявшего сознание раненого в луже, на вечернем ноябрьском ветру значило попросту убить его.
Но вот когда из кармана куртки спасенного паренька – не мог «спаситель» карманы не обшарить! – он вытащил жуткого вида, явно боевой, не газовый, пистолет… Тут ему стало худо. Такого найденыша, ясное дело, просто так уже под вагон не выкинешь. По-любому – «крутой». Кенты его узнают… или наоборот… Долго умирать будешь! Придется последним бульончиком отпаивать: Gallina Blanka, аккурат три кубика осталось. Перевязать опять же! А чем?
«И навязался ведь ты на мою голову!» – тоскливо подумал несчастный бомжик…
Жизнь сыщика – особенно высокого класса – отличается от жизни обычных людей. У Льва Ивановича Гурова, старшего оперуполномоченного Главного управления Уголовного розыска МВД РФ, выходные случались редко, только если текущее дело близилось к завершению, а новое еще не было начато. Но как раз сегодня – в дождливый хмурый субботний вечер начала ноября – Гуров мог позволить себе расслабиться. В конце недели он со своим ближайшим другом и соратником Станиславом Крячко завершил-таки долгую и трудную оперативную работу: двое подозреваемых в убийстве сидели в камере СИЗО. Теперь очередь за следствием, сыщики свое сделали!
Его жены – Марии Строевой, весьма популярной актрисы одного из московских театров – дома не было: как и Гуров, она не считалась с выходными, когда дело касалось любимой работы. Настоящие большие актеры – люди творческие, им тоже календарь не писан. С другой стороны, в профессии сыщика высокого полета доля творчества, интуиции, вдохновения очень и очень велика, так что Лев Гуров и его жена хорошо друг друга понимали.
Лев поудобнее устроился в кресле, подвинул поближе чашку крепкого «Липтона» и приготовился слушать совсем недавно купленный компакт-диск «Soup», последний альбом «Blind Mellon». Он не был большим знатоком современного рока, но эта группа ему нравилась, ребята откровенно ориентировались на традиции семидесятых… Каждая песня – не больше пяти минут, с запоминающимся риффом. И все прочее, что полагается хорошему рок-н-роллу. Без этого тоскливого металлоидного однообразия.
Гуров усмехнулся, вспомнив, как удивлена была Мария, когда на ее недоуменный вопрос о странноватом названии группы он растолковал ей, что это не «Слепая дыня», а «Крупный выигрыш». Их музыкальные вкусы не совпадали – жена предпочитала, что называется, серьезную оперную музыку: Митлофа, Саймона ле Бона, Майкла Болтона… Про себя Гуров называл все это стилем «не тяни кота за хвост». Они с Марией вообще были очень разными, но любили друг друга и умели уважать чужие вкусы. Расходясь во многом, они почти всегда совпадали в оценке других людей, их поступков