нок», влево, в сторону «полянок-ордынок», – все на этом огромном пространстве, упирающемся снова в Москва-реку и в Большое Садовое, все здесь памятник. В глубине, в переулках, можно еще обнаружить каменные двухэтажные домики, построенные лет сто тридцать назад для сдачи комнат очень небогатому люду, – с крошечными окнами, темными, похожими на норки подъездами, стенами, иногда потерявшими прямой угол, но крепкими и все же еще надежными. Сколько поколений отпечаталось здесь, только в этих простых и непривлекательных на легкомысленный взгляд жилищах?
Разве может быть непривлекательной жизнь человеческая, разве стены, в которых шел ее ход, – не свидетели? Кто-то зря придумал называть их «немыми».
Чувства, ощущаемые человеком, ощущаемые в нем другими людьми, – не такие же ли явления природы, как все прочие? Разве дух человеческий замыкается в нем самом и не стремится наружу? Отчего тогда, как все живое, родившееся, это сразу должно исчезнуть, отчего оно не должно стремиться найти пристанище?
На огромном пространстве Замоскворечья сосредоточено все, что было когда-то в России – церкви всевозможной архитектуры, купеческие и дворянские дома и особняки, приютные и первые публичные медицинские заведения, и единственное, что достойно поместило себя туда уже в новом времени, – монументальные сталинские строения. Они тоже создавались как памятники истории, а истории всегда сосуществуют друг с другом, у них общий смысл, они не противники.
Не поднимайте, господа, руку на Замоскворечье – этот уникальный памятник Москвы и России, не пакостите его турецкими офисами и бандитскими кабаками.
В доме напротив Третьяковской галереи, построенном уже на закате жизни Вождя народов, в доме с высокими этажами, художественно облицованным фасадом с несколькими по нему торжественно-парадными крыльцами, в одной из громадных квартир, которую занимал когда-то очень немаленький человек той эпохи, праздновалось новоселье.
Праздновалось, вместе с ним, возвращенье на родину одного из светил мировой науки, нобелевского лауреата по медицине, проработавшего около двадцати лет не в России, а в заокеанских лабораториях, – праздновалось возвращение профессора Дениса Денисовича Рождественского.
На званый обед собрались старые друзья и коллеги, постаревшие очень уже. С некоторыми в прошедшие годы случалось пересекаться на международных научных конгрессах, с другими довелось увидеться только сейчас, и такие лица вместе с теплым отрадным чувством грустно напоминали о времени – бегущем, кажется иногда, уже только ради себя самого.
– Да, любезный Иван Альбертович, время не друг человеку. Время так же пусто, как и пространство. А если говорить проще – ни того, ни другого не существует как таковых.
– Я прекрасно помню все ваши теоретические работы, профессор, ваш закон: мерой событий являются только другие события, а физические единицы измерения отражают лишь нашу способность к отдельным сравнениям.
Теперь, вечером, проводив остальных, можно было побеседовать и с любимым бывшим учеником, перешагнувшим уже сорокалетний рубеж, и самим без пяти минут доктором медицинских наук.
– Там я говорил о биологии, голубчик. Но мне кажется, проблема гораздо шире – мир устроен намного сложнее, чем нам представляется, я не уверен даже, что мы знаем о нем процент или два, и что больше всего обидно – частных законов открыли множество, научились их хорошо применять, однако вот, главное ускользает куда-то.
– Вы говорите о неких фундаментальных законах биологии?
– Не только о биологии, нет. О мироустройстве. С возрастом начинаешь о нем всерьез размышлять. И является мысль – мы вряд ли об этом много узнаем, потому что человек чего-то не заслужил.
Хозяин открыл ящичек с теми дорогими кубинскими сигарами, на которые не распространяется никакое эмбарго.
– Прошу вас, голубчик. И не буду больше морочить вам голову своей философией, скажите-ка – как бы вы отнеслись к идее поработать теперь со мной?
– С восторгом, Денис Денисович! Вы хотите взять кафедру или лабораторию в институте?
– Нет. В этой квартире имеется большое специальное помещение для лабораторных экспериментов, и необходимое оборудование из Германии и Швейцарии мне доставят буквально завтра. – Он повысил голос, чтобы было слышно через открытую дверь: – Зиночка, свари нам еще крепкого кофе!
– А о каких исследовательских направлениях вы говорите, профессор? В том же поле – генно-инженерной тематики?
– Не совсем, доктор Борменталь, не совсем. Мы всё крутимся вокруг молчащих генов и не можем их понять, не правда ли? «Некая балансовая составляющая» – говорят одни, «Просто эволюционная случайность» – утверждают другие. Нет-нет, дорогой, природа совершенно не терпит случайного, да и эволюция сама все больше походит на сказку для утешения.
– Для утешения?
– Конечно. Происхождение от животного снимает всяческую ответственность – ну вы посмотрите вокруг. Да к тому же вам прекрасно известно – биологически ближе к человеку не обезьяна, а свинья, и уверяю, если завтра кто-нибудь выдвинет