осётр на двести килограммов!» Второй возражает: «Не бывает таких. Я читал, они только до центнера вырастают, да и как ты его на удочке вытащишь? Так что урежь осетра.» Тот ему: «Двести килограммов, в натуре, отвечаю! Не веришь, давай стрелу забьём, пацаны приедут, разберёмся». Второй понял, что спорить бесполезно, и про своё начинает: «Я недавно на охоте был. Взял „Моссберг“, помповушку, знаешь мою, которая наповал бьёт. Иду, вижу – лось. Я ему в лобешник – ба-бах! Он с копыт. Вдруг смотрю – егерь. Ну, сейчас за браконьерство почикает. Я его тоже – хлобысь! Завалил. Слышу, в кустах кто-то. Раздвигаю ветки, а там парень с девушкой. Интим, короче. Я их – бах-бах, не оставлять же свидетелей. Потом думаю, откуда они взялись? За кусты заглянул, а там на поляне палатки стоят. Туристический лагерь. И все меня видели. А мне уже терять нечего, я их всех пятерых и положил. Оглядываюсь, а на пригорке „Икарус“ стоит, сто пятьдесят человек! Слушай, братан, урежь осетра, а то я их сейчас грохну.»
– Ну, – ухмыльнулся друган, – так то барыги треплются, у них базар беспонтовый. Они, если отвечают, то деньгами. А у тебя натуральная война получилась. Я бы шмальнул этих колхозников, чё на них смотреть.
– Всех не перестреляешь, – я налил лимонада. – Дело выеденного яйца не стоит. Подумаешь, раскопщики из-за участка передрались. Зачем мусоров напрягать?
Небрежно опущенный мною стакан опрокинулся и залил газировкой пачку новеньких купюр. Я матюгнулся и подхватил посудину.
– Пардон, деньги испачкались, – огорчился я.
Ксения тщательно обтёрла пресс долларов, на который давно уже пялила глаза, и убрала его подальше.
– Деньги не пахнут, – примирительно заявил Слава, – даже мокрые.
– Ксюш, присоединяйся, – поспешил я наполнить рюмки.
– Нет уж, пас, – отрезала Ксения. – Я пропускаю.
– Твоё дело, – корефан поднял рюмку и без всякого тоста опрокинул её в глотку.
Я последовал его примеру и над столом повисла тишина, нарушаемая только чавканьем и хрустом перемалываемых золотыми клыками хрящей. Слава жрал как хлебоуборочный комбайн на тучных нивах в разгар жатвы. Наблюдать за ним было умильно и радостно для сердца.
– Ты-то что поделываешь? – спросил я.
– Чего поделываю? – цыкнул золотым зубом Слава. – Хочешь анекдот расскажу?
– Валяй, раз пошла такая пьянка…
– Значит, утро такое раннее, часов шесть, в постели парочка валяется, курит, отдыхает после бессонной ночи. Она ему лениво так предлагает: «Слушай, может поженимся?» Он глубокомысленно отвечает: «А кому мы на хрен нужны?»
– М-да, – изрёк я. Анекдот вообще-то был грустный. Бессознательное у друга чётко в нём проявилось. Лишённая смысла жизнь была пуста, а потому печальна. Ребёнка бы им, что ли, завести. Хоть бы скучать не давал. Впрочем, представляю, что из него вырастет с такими родителями.
Возникла тоскливая пауза.
– Я вчера при раскопках берестяную грамоту нашёл, – кому-то надо было оздоровить моральный климат в этом доме и я принялся распинаться о жизни средневековых